Кюкюртлю 1997

Свои отзывы присылайте в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор очерка: Пётр Леонов
Материал предоставлен редакцией WEB-сайта Дагестанского Государственного Университета

Кюкюртлю 1993

Петр Леонов

В поисках приключений в горах Кавказа и Памира я прошел более двухсот маршрутов. В 1986 году в соавторстве с Е. Пашуком нам удалось выпустить книжку “Альпинизм в Дагестане”. Сейчас мы готовим второе издание этой книги — расширенное и дополненное. А этот документальный рассказ — “пробный шар” для читателя. Я рассказываю о восхождении смешанной махачкалинско-саратовской команды по самой трудной стене на Кавказе — Западной стене горы Кюкюртлю (4 639 м).

Разведка

Вершина Кюкюртлю находится в западных отрогах Эльбруса и обрывается грандиозной Стеной на запад — в сторону Карачая. Мы же в то лето располагались на противоположной стороне, в знакомом каждому дагестанцу Приэльбрусье. До нас Стену прошли всего три группы. Информации о маршруте не хватало. Предстоял длинный поход из Балкарии через поселок Терскол, поляну и ледник Азау, перевал Хотю-тау—в Карачай.

Начало августа 1993 года. Вдвоем с альпинистом из Саратова Сергеем Сушко не спеша поднимаемся по безлюдным склонам Эльбруса. В былые годы толпы туристов сновали здесь туда-сюда, а теперь — ни души. С леденящим душу скрипом проплывают над головой пустые вагончики канатной дороги (на канатку нам не хватило денег). По склонам разбросаны старые тросы, какие-то огромные стальные детали. Всюду горы ржавых консервных банок. Разгар сезона, разгар демократии. Зарастают туристские тропы.

В дневном переходе от нас, за хаосом заледеневших каменных вершин лезет по маршруту двойка наших друзей: Сергей Бурлуцкий из Ростова и юная альпинистка Анюта. Включаю рацию. Анютин голос раздается в эфире в точно назначенное время: “База, база, мы встали на ночевку”. Включаемся: “Анюта, мы тута!”. “Прошу соблюдать дисциплину в эфире”, — отвечает Бурлуцкий, но в голосе его мы чувствуем радость и, конечно, немного ревности. Ну, это он напрасно. Далее следует обычный обмен информацией. “Все нормально, готовимся ночевать, правда, нет площадки”. Это означает, что наша пара всю ночь будет танцевать на узенькой полочке с одной лишь мыслью: “Когда же наступит рассвет?”

О, Серега, погубят тебя женщины. Скорее всего — брюнетки. Пройдет несколько лет, и мое пророчество, к сожалению, сбудется. В этом же горном районе в морозный февраль Сергей вдвоем уже со Светланой попадет в жуткий переплет. Потом он два месяца проваляется в больнице и лишится нескольких пальцев на ногах. А ей — ничего. И не потому, что Светлана удивительно живуча, как и все женщины, а потому, что мужчину в критических ситуациях инстинкт заставляет жертвовать собой. Впрочем, женщины нас спасают значительно чаще. В мае 95-го на Эльбрусе я довольно сильно обморозил ноги. Пальцы мои представляли ужасное зрелище. Предстояла далекая дорога с “Приюта одиннадцати” до Махачкалы. Одна молодая особа обратилась ко мне с мудрыми словами: “Молодой человек (тогда мне было 40), знаете, как вам будет некрасиво без пальцев (сильнейший аргумент!). Срочно поезжайте в Тырныауз, тамошние врачи знают, как лечить отморожение”. И вправду: помощь была оказана вовремя. Но это отдельный рассказ...

г.Кюкюртлю. Схема маршрута.
Hi-Res photo

О перевале Хотю-тау на склонах Эльбруса слышали все. Мы добрались туда к обеду следующего дня. Вся седловина — в многочисленных обелисках защитникам Кавказа от фашистов. Невдалеке на льду лежат остатки вертолета, потерпевшего катастрофу несколько лет назад. Сидим, гадаем, куда идти дальше. Вдруг снизу раздаются голоса. Все-таки туристы ходят! С огромными рюкзаками, отчаянно пыхтя, группа вываливается на перевал со стороны Карачаево-Черкессии. Знакомые альпинисты сопровождают группу иностранных туристов. “Ну как, буржуи хорошо платят?”. “Восемь долларов в день”, — был ответ. М-да, шерпы в Непале получают в несколько раз больше. Что-то мы уж больно задешево продаемся. Ничего не поделаешь, трудные времена.

Консультация коллег неутешительна — впереди еще один перевал высотой под 3 990 метров. Сушко задумывается, какие-то новые мысли зреют в его кудрявой голове. Думай, думай, Сережа, ты ж новый русский (в хорошем смысле слова). И образование у тебя высшее. И город твой, Саратов, хлебный (Сушко уже взял на прокорм на три недели пятерых бедных махачкалинских альпинистов). “Скоро осень, за окнами август”, — безразлично мурлыкаю песню и тайно надеюсь на новые субсидии. Сушко думает недолго: “Выход один — вертолет!” От неожиданности я раскрываю рот: “А деньги?” — “Найдем”, — уверенно отвечает Сергей. И к вечеру, с небольшими дорожными приключениями, которым можно посвятить еще один рассказ, мы спускаемся на базу.

Подготовка и вылет

г.Кюкюртлю

К серьезному маршруту (а до сих пор после нас эту Стену еще не прошел никто) нужно серьезно готовиться. Несколько дней проходят в знакомых каждому альпинисту хлопотах. Тренируемся, соблюдаем спортивный режим. Хотя бывают и маленькие нарушения. Подготовка снаряжения, продуктов, раскладка грузов. На стене нет площадок. Предстоят висячие ночевки в гамаках. Гамаки плетутся из прочных капроновых нитей. А в искусстве плетения сетей махачкалинцам нет равных. Работники альпинистской базы "Шхельда” помогают нам во всех мелочах. На Стену идут четверо: два Сергея — Бурлуцкий и Сушко, Андрей Григоров и автор этих строк. Более легким, параллельным маршрутом на вершину будет идти группа из Махачкалы (Сушко долго выбирал между Махачкалой и Саратовом, но остановился на дагестанцах — они надежнее. Да простят меня саратовцы). Пятерка махачкалинцев: Анатолий Горяев, Владимир Согоконь с братом Евгением, Роман Перепелица и Адам Адамов — будут помогать транслировать радиосвязь.

19 августа. Утро. Сегодня у Андрея день рождения. Сегодня же он собрался жениться и вполне серьезно зарегистрировать событие в местном ЗАГСе. Она настояла. Андрея спас неожиданно прилетевший из Нальчика вертолет. Последние лихорадочные приготовления, проверка снаряжения, подкроватного и под-матрасного пространства, тумбочки. Мы выходим на вертолетную площадку. Мощный “Ми-8ТМ”, понуро опустив винты, терпеливо ждет нас в нагромождениях валунов. Нас провожает почти все население базы; махачкалинцев провожает — особо — стайка молоденьких практиканток из Нальчикского кулинарного техникума, прибывших сюда только вчера. Уже успели познакомиться, гиганты! Пацаны-практиканты ревниво наблюдают за происходящим из-за валунов.

Выход, а тем более вылет с базы у альпинистов всегда является особым моментом. И уходящих на маршрут, и остающихся на базе одолевает смешанное чувство. Это и важность чисто спортивного момента, и осознание той степени риска, которому подвергают себя альпинисты на сверхсложном маршруте. Все стараются говорить о всякой чепухе. Например, о политике. Или о действительно важных вещах: “Андрей, чего я забыл?” — “Ложку!” — “Точно!”

Наш тренер Юрий Иванович Порохня никогда не провожает уходящую группу и не читает пространных наставлений. Но всегда, надев рюкзаки, мы несколько секунд ждем, когда Юрий Иванович “случайно” выйдет нам навстречу и бросит на ходу: “Ну, пока. Аккуратнее там, мальчики”. И побежит дальше, давая понять, что в данную секунду есть дела и “поважнее”. В общем мы, конечно, немного суеверны.

Начальник спасательного отряда более конкретен: “Снаряжение, продукты, аптечка, рация?”—“Все о'кей, Алексей Николаевич, только за “процессом проследите”, — прошу я. В великой тайне от тренера я оставил в теплом местечке кухни полпуда дефицитного сахара в надежде, что к нашему возвращению дрожжи сделают свое “неспортивное” дело. “Петя, кого ты учишь? — отвечает начспас. — Я этим делом уже тридцать лет занимаюсь. “Процесс” будет обеспечен”. Мы беседуем с ним не спеша — погрузка еще не закончена. За десять минут он рассказал мне почти все из своей трудной жизни: война, сиротство, работа, семья. Наконец, получил квартиру и месяц назад закончил ремонт. Мистика. Больше я не увижу нашего начспаса. Через месяц он трагически погибнет на рабочем месте.

Команда: “От винта!” Завывание двигателей. Стрекот винтов. Девчонки держат платьица. Прощальные взмахи рук и взгляды в иллюминатор. Мощная машина отрывается от земли и медленно проплывает над прекрасной землей Балкарии. Перевал, к которому добирались два дня, оказывается под нами через 10 минут. Командир экипажа показывает молодым пилотам остатки вертолета на леднике. Те качают головами. На глаза попадается инструкция “Руководство экипажу в аварийных ситуациях”. Листаю разделы: “Отказ левого двигателя”, “Отказ правого двигателя”, “Отказ обоих двигателей” (надо же, оказывается и в этом случае есть шанс!), “Пожар”... Дальше не смотрю — страшно. Сильный западный ветер раскачивает вертолет. На минимальной высоте проплываем над следующей седловиной. Неожиданно, едва не касаясь склона, вертолет падает вниз. Ощущение невесомости. Страшновато. Экипаж щелкает тумблерами. Наверное, это называется у летчиков форсажем. Нисходящие потоки воздуха, видимо, “придавили” машину к склону. Впрочем, у командира каменное лицо. Полет выравнивается. В иллюминатор видна Стена. Первое впечатление — это Еры-даг, поднятый еще на тысячу метров и закованный со всех сторон во льды. Сурово.

Снижаемся к зеленой поляне. Это уже Карачай. Яки у реки безмятежно щиплют травку. Заповедник. Резкий хлопок заставляет вздрогнуть. Неужели “Отказ...”? Нет, просто штурман, открыв форточку, выстрелил ракету для определения ветра. Собираемся садиться на 2 500 метров. “Выше не могу — ветер”, — говорит командир. Просим подбросить чуть повыше. Вертолетчики—давние друзья альпинистов — кивают головой: ладно, мол, попробуем. На мгновение застываем над поляной, и машина начинает ползти вдоль крутого склона. Альтиметр щелкает цифры: 2 700, 2 900, 3 000, 3 100. “Все, больше могу”, — кричит командир. Вертолет цепляется передним колесом за склон. Открыта дверь. Максимально быстро покидаем чрево машины. Трапа нет, весь дружный махачкалинско-саратовский коллектив прыгает на снег. Груз выброшен в несколько секунд. Бешено вращаются над головой винты. Оранжевая стрекоза резко заваливается на бок и отваливает в сторону, показав закопченный бортовой номер и рыбное брюхо в заклепках. Показываю командиру поднятый большой палец. Он довольно кивает головой и через минуту машина скрывается за ближним хребтом. А еще через полчаса летчики будут пить пиво в жарком Нальчике.

Забыв о холодном ветре, в одних шортах и майках, смотрим на Стену. Перепад высот — около 900 метров, Крутизна под 80 градусов. Начало маршрута на 3 650 метров. Большинство маршрутов Кавказа на этой высоте уже заканчиваются. Везде ледники, а на стене нет ни снежинки. Так, значит воду придется тащить с собой. Единственное снежное пятнышко находится в верхней части маршрута. Но туда еще нужно долезть.

Стена сложена вулканическими породами. С одной стороны, это означает надежное свободное лазание на трении, с другой — непрочные скалы представляют собой объективную опасность. Альпинистов здесь не было уже несколько лет, значит Стена “заряжена” “живыми” камнями (очень скоро наши опасения подтвердились). Штурмовой лагерь располагаем в нагромождении огромных камней в верхней части ледника, на отметке 3 300.

20 августа. Обычное морозное утро в горах. Все ручьи на леднике замерзли. Меня будит оживленный разговор с характерным махачкалинским акцентом. Мои земляки безуспешно пытаются развести бензиновый примус. Из-за склона выкатилось солнце, стало жарко. Можно вылезать из палатки.

Целый день изучаем Стену в подзорную трубу. Ясно, что маршрут очень сложен. По нашему графику пройти Стену мы должны за 5 дней. Быстрее просто нельзя. Подгоняем снаряжение, готовим себя психологически. У каждого свой ритуал, своя система. Кто-то молится Всевышнему, кто-то в очередной раз перекладывает рюкзак. Третий лежит на теплых камнях и сосредоточенно изучает облака. Это называется “ловить погоду”. А вообще-то альпинисты говорят, что самые страшные на Стене — первые сорок метров, а потом привыкаешь. Только к холоду невозможно привыкнуть.

Выход на Стену

21 августа. Выходим в 5 утра. Сушко спрашивает меня: “Как с погодой?” Вот уже несколько лет в нашей команде я “отвечаю” за предсказание погоды. Не знаю почему, но за все это время я ни разу не ошибся (тьфу-тьфу). “Знаешь, Сережа, сегодня не обещаю, а с завтрашнего дня гарантирую хорошую погоду до самой вершины”, — не моргнув глазом отвечаю я. Забегая вперед, скажу, что и на этот раз я оказался прав. На вершине вся эта непогода и разошлась. Но обо всем по порядку.

“Махачкала” остается внизу — они выйдут на свой маршрут только по нашей команде. По плану мы должны соединиться на вершине и вместе спуститься вниз. Толя и Роман вызываются помочь поднести груз под стену. Остальные будут просто наблюдать за нами. Часа через три они увидели страшную картину.

К Стене ведет крутой ледовый склон, весь избитый падающими камнями. Пока все тихо. Скрипит под “кошками” лед. Стена все ближе и все круче. Все, пришли — дальше отвесные скалы. Толя и Роман уходят вниз. “Парни, на спуске держитесь левее, чтобы не попасть под камни”, — напоследок прошу я. Андрей начинает работать впереди и довольно быстро проходит две веревки (это 80 метров). Затем он упирается в карнизы и долго и безуспешно ищет нужный ход. Я иду вверх последним и через полчаса догоняю группу. Началась обычная монотонная работа на Стене. Догнав парней, немного отдышался. Стоя на узенькой полочке, начинаю привычным взглядом оценивать ситуацию. Прямо внизу, под нами, на снегу четко видны наши следы, упирающиеся в Стену. Еще немного ниже наша двойка резко спускается к палатке. Перевожу взгляд на Стену. Прямо над головами нависают огромные скальные карнизы. До них метров четыреста по вертикали.

Сознание не сразу среагировало, что скальный блок величиной с целый дом образца из “городка нефтяников” вдруг медленно начинает отваливаться от Стены. И вся эта громада летит прямо на нас. Мысль первая: “Сейчас накроет!” Наверное, так чувствуют себя люди во время бомбежки. Кажется, мимо, однако. Вся масса падает прямо на наши следы под стеной. Мысль вторая: “Не попало бы в парней!” С ужасающим грохотом и треском скальный блок раскалывается на множество мелких и крупных частей и по ледовому склону устремляется на Толю и Романа. Видно, как внизу выскочили из палатки наблюдатели и заметались по склону. Поднимаются клубы снежной и скальной пыли. Они занавесили от нас страшную картину происходящего.

От страха за ребят мы на несколько секунд оцепенели. Наконец я догадался вынуть из рюкзака УКВ-рацию. “Махачкала, ответьте!” В эфире только характерное шипение. Через несколько томительных секунд раздалось ответное:“Стена, Стена,ответьте!” Слава Всевышнему, вроде бы все обошлось. Только Толя получил небольшую травму руки. Основной поток камней прошел чуть правее, а ребятам досталась только мелочь. Как потом выяснилось, наблюдатели похоронили и нашу команду, и двойку вспомогателей. Они сами тоже здорово перетрусили. Каменный поток остановился метрах в 50 от палатки. Впечатляющее начало!

Оправившись от пережитого, начинаем работу на третьей веревке. Андрей “ломится” прямо вверх, хотя видно, что маршрут идет чуть правее, за углом. Наш главный забойщик Бурлуцкий нервничает: “Куда он прется? Давай я полезу!” После нескольких бесплодных попыток пройти заглаженный участок Андрей спускается обратно. Теперь слово за Берлуцким. Чуть левее виден крюк, оставленный предыдущей группой. Сергей работает быстро. Неожиданно налетают облака. Крупными хлопьями залепил снег. Битых два часа дрожим под плащами. И снова солнце. За полчаса снег на полках растаял, а на Стене его просто нет. Два Сергея успевают обработать еще веревку, а мы с Андреем в это время подвешиваем на стенке гамаки. Во время этих действий неловким движением я сталкиваю любимый плащ Андрея и он красной птицей летит вниз. Жалко. Андрей не подает вида. От стыда я не знаю, куда деться. Уронить что-то со стены — у альпинистов — не очень-то... Ладно. Первый день на Стене закончился. График работы не выполнен, но мы не печалимся—стена “лезется”. Первая ночь на Стене прошла спокойно. Только уж очень было мокро и холодно.

22 августа. Прекрасное утро. Методичная работа. В общем, ничего интересного. Движение альпинистской группы, работающей на стене, полностью повторяет движение гусеницы, ползущей вверх по отвесной поверхности: вначале вверх устремляется голова, затем подтягивается все остальное. Я работаю последним. Ничего примечательного — работа на веревке, выбивание крючьев, удаление закладок. Рюкзак, весящий вначале килограммов двадцать, намертво привязан к обвязке и во время движения по веревке болтается на репшнуре в одном метре подо мной. Потеря рюкзака кем-либо из нас может означать катастрофу.

В монотонной работе проходит час за часом. Около 14 часов из-за края Стены начинает показываться Солнце. Бурлуцкий метрах в 60 надо мной и уже освещен первыми лучами. Я же — пока в тени и могу поймать солнечный луч только ладонью вытянутой руки. Внизу на плато ледника огромная тень Стены медленно уменьшается и ползет вверх. Здесь воочию наблюдаешь вечное вращение Земли. Наконец, Солнце заливает своим светом всю Стену. Начинается жизнь уже в другой среде — солнечной. Иногда становится жарко, но снимать пуховую куртку нет никакого желания.

День незаметно кончается. Солнце уходит за дальние вершины Карачая. В большой скальной расщелине — камине в три этажа — развешаны гамаки. Наш самый бесстрашный боец Бурлуцкий категорически отказывается спать “в этой сетке” и устраивается в “подвальном помещении” — на полочке в две ступени. Начинаются хлопоты по приготовлению ужина и подготовке ко сну. Горящий примус зажат между коленями, кастрюлька с варевом держится двумя руками. Каждый предмет передается друг другу медленными аккуратными движениями. Сейчас и еще несколько дней мы будем жить и работать в вертикальном мире. А в этом мире — свои законы. Самый главный известен: "Что упало, то пропало!”

Вечерний чай выпит. Солнце давно спряталось за хребтами. Над головой повисло черное, сверкающее звездами небо. “Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне”, — так писал еще Иммануил Кант. Тихо урча двигателями и подмигивая красным маячком, проплыл самолет. Маленький спутник невозмутимо летит по прямой, не обращая никакого внимания на густые звездные россыпи. Метеорный рой фейерверком свалился с неба. Август. Планета Земля проходит пояс астероидов. Веки слипаются, с мыслями о вечном и истинном я погружаюсь в сон.

23 августа. Сутра мороз. Кое-как, в подвешенном состоянии, удается приготовить завтрак. В дело идут последние запасы воды. Не до чая — воду слегка подогреваем на газовой горелке. Консервы “вводятся в организм”, вода же выпивается с наслаждением маленькими глотками. Воистину, вода самый волшебный напиток на этом свете!

Утренняя радиосвязь. Внизу, в группе поддержки, все нормально. Видно, как парни вылезли из палатки и греются на солнце. У “Махачкалы” две радиостанции: УКВ и КВ. По КВ-связи ребята транслируют информацию между нашей четверкой и базой. Начспас передает, что “процесс пошел”. Это радует. Хоть нам и ясно, что лучше воды напитка нет.

В моих руках радиостанция “Ласточка”. Невидимой пуповиной наша группа связана с теми, кто внизу. Знаем, что о нас беспокоятся, поэтому, по возможности, стараемся не пропускать сеансы связи. Каким-то чудесным образом в наши переговоры с “Махачкалой встревают составители вагонов с неизвестной железнодорожной станции на Украине:

“...Мыкола, перший вагон—на запасный путь...”. Через пару секунд в разговор вступает колхоз “Победа” в Краснодарском крае. “...Николай Павлович, а слив сколько передавать в сводку?” — “Да пиши 120”.— “Так нету же, Николай Павлович...” — “Ох, Света, ты как маленькая, пиши 120”. Ох, как слив хочется!

Бывали в эфире и другие разговоры. С войны. Всякое приходилось слышать. В памяти остался разговор двух бакинцев. Как я понял, в лучшие годы они вместе учились в радиошколе ДОСААФ. “А как эта улица?.. дядя Мамед жив?... передавай привет” — “Я жил на 5-й Нагорной” — “Давай до связи, как договорились”.

Мир начинается с таких разговоров. Эх, хоть бы один процент денег, потраченных на бессмысленные для народа войны, да направить на нужды простых людей. Я думаю, меня поймут в Пенсионном фонде, Госкомспорте, Комитете по делам молодежи, Фонде социального страхования. Хватило бы всем.

Ладно, про политику ни слова. Впрочем, какая политика, если во рту пересохло, а до пятнышка снега лезть еще 180 метров. Это — целый день работы. Высота уже около 4 350 метров. И холодно вроде бы, но с другого бока жарко. Солнце работает. Физически ощущаешь сухость высокогорного воздуха. За день работы (14—16 часов) альпинист теряет 3—5 литров воды. А с утра мы выпили на четверых 1,5 литра жидкости.

Часам к трем упираемся в заглаженные нависшие скалы. Дальше по описанию —две веревки труднейшего траверса влево и вверх, к спасительному пятнышку снега. Треверс — это когда нужно лезть по стене не прямо вверх, а в сторону. В этом случае мне, идущему последним, достается самое, неприятное, что бывает в альпинистской работе: полеты на веревке, как на качелях. На чистых отвесах это вполне безопасно, а на участках крутизной менее 90 градусов “загребаешь” веревкой все свободные камни, которые летят на ту же веревку, а основные удары достаются мне. К слову сказать, после нескольких дней работы на Стене половина веревок приходит в абсолютную негодность и не годится даже для буксировки легковушек.

Проявляя чудеса полета, самовыпуска и свободного лазания, я все же не отстаю от группы. Уже под самым снежным пятном замечаю на скале тонюсенькую струйку талой воды. Никогда я так страстно женщин не целовал, как эту скалу. Не спорю с жителями пустынь: вода — это жизнь! Впрочем, и без женщин никакой жизни нет.

Острый снежный конус прилепился на крохотном скальном выступе. Здесь даже двоим рядом невозможно стоять. Недолго думая, растягиваем по внешней стороне конуса гамак и наполняем его разным скальным мусором. Срезаем и снег, упаковываем в многочисленные полиэтиленовые пакеты и развешиваем их по скале. Это наша вода. Много воды! Постепенно площадка увеличивается до таких размеров, что можно поставить палатку. Комфортная ночь обеспечена. Чай гоняем допоздна. Насытившись до отвала и напившись под завязку чая, в усталости и тепле засыпаем.

24 августа. Утро. Выпитое накануне огромное количество жидкости ни коим образом не дает о себе знать. Все усвоено иссохшим организмом. Над нами 1 200 метров нависающих скал, к ним ведут 30 метров траверса (опять полеты!). За день работы больше 80 метров пройти не удастся. Мы поступаем так же, как до нас делали все предыдущие группы: двойка остается в палатке, а вторая двойка обрабатывает весь путь, насколько это возможно за световой день. Два Сергея уходят на работу, мы с Андреем бездельничаем в палатке. Спим до десяти часов. Нас будят стучащие по крыше палатки льдинки. Теперь становится ясным происхождение снежного конуса. Стена заканчивается в 250 метрах над нами ледовым куполом, с которого откалываются куски льда. Ввиду большой крутизны Стены большие куски льда пролетают мимо нас в нескольких метрах. Мелочь же подгоняется непрерывно дующим западным ветром и оседает на крохотном уступчике, где образуются спасительные запасы воды. Все-таки мир устроен разумно!

Ветер дунул чуть сильнее, и увесистый кусок льда, пробив прочную крышу, попал прямо в кастрюльку. Становится немного неуютно. С сожалением рассматриваем дыру. Через три дня стихия все же не пожалела палатку. Но я опять забежал вперед.

Делать нечего. Рассматриваем окружающую среду. Прямо у входа в палатку, на скальном крюке, висит заржавленная консервная банка. По идее, в ней должна быть записка предыдущей группы. Пусто, только скальная пыль. Прошло четыре года, и содержание банки, видимо, выжгло молнией. Внизу на леднике темнеют недавно свалившиеся мимо нас и вспомогателей камни. Крохотные фигурки пятерых махачкалинцев мелькают между камней. Должно быть, оттачивают ледовую и скальную технику? В самом низу из языка ледника вытекает река (ответ на детский вопрос: “Где начинаются реки?” — очевиден). Еще ниже зеленеет травка. На склоне отчетливо вижу мирно пасущихся яков. Здесь заповедник.

По плану “Махачкала” в полдень выходит на свой маршрут с тем расчетом, чтобы встретиться с нами на вершине 26 августа после полудня. К сожалению, молодежь, как всегда, опоздала на “свидание”. Платить за это пришлось всем.

Делаем ревизию оставшихся продуктов. Еды осталось на 2 дня, бензина и бутана — на 4. Этого вполне хватит для нормальной работы. Все запасы печенья в полотняном мешке от случайного удара камнем превратились в пыль. С помощью сгущенного молока приготавливаем из этой массы шикарный торт под соответствующим названием—“Карниз”. Бурлуцкий целый день балансирует над нами на скальном карнизе, выделывая акробатические номера. Мы за него абсолютно не беспокоимся, так как по опыту знаем: чем круче и выше скала, тем безопаснее лазание. В случае срыва Сергей просто пролетит несколько метров и зависнет на веревке.

На вечерней связи разговариваю с Толей. “Как дела, Толя?” — “Все нормально, есть предложение” — “?” — “Мы все равно раньше выйдем на вершину и сбросим вам сверху веревку”. “Ерунду не говори, —отвечаю я, — во-первых, это глупо, во-вторых, неспортивно, а в-третьих, смотри, как бы не пришлось бросать веревку для вас”.

Дальнейшие события показали, что я опять оказался прав. Не пора ли переквалифицироваться в футурологи? Почти в полной темноте, звеня амуницией, два Сергея появляются у палатки. Им удалось пройти все две веревки. Завтра — решающий день: мы обязательно должны пройти карниз!

Карниз

25 августа. С утра, как всегда, мороз. Работа началась, как обычно: впереди Бурлуцкий и Сушко, за ними Андрей, последним, как уже понял читатель, болтаюсь я. Работаем быстро, и часам к 11-ти я уже был под карнизом. Скальный козырек нависает метра на три. С этого места обратного пути уже нет — на спуске зависнешь в нескольких метрах от стены. Несколько лет назад на суровой Северной стене горы Чатын погибла таким образом группа альпинистов Московского авиационного института. Спасаясь от жуткой непогоды, парни зависли на отвесах и, не имея сил вернуться обратно, замерзли, повиснув на веревках. Я видел эти страшные веревки.

Андрей уже прошел карниз и кричит, что можно идти. Я упираюсь головой в скальный потолок. Чуть в стороне замечаю остатки гамака грузинских альпинистов, которые первыми прошли этот маршрут, он так и называется: Кюкюртлю “По Лукашвили”. Как-то тоскливо смотрятся побелевшие от времени (прошло 12 лет) бамбуковые распорки.

Моя задача — освободить конец веревки, отлететь на ней в сторону и подняться мимо карниза к Андрею. Техника эта отработана, но когда до самого важного движения остается меньше секунды, старый крюк вываливается из трещины, жюмар (приспособление для движения по веревке) проскальзывает через карабин и с тихим звоном, не касаясь Стены, улетает вниз на ледник. Я беспомощно болтаюсь на веревке. С тяжелым рюкзаком без жюмара я не вылезу. Рюкзак бросать нельзя. Ребята сверху ничем помочь не смогут. Лихорадочно соображаю в поисках выхода из положения. Вместо жюмара можно завязать на веревке схватывающий узел из репшнура, но все запасы его я оставил на скальных траверсах. В потаенных уголках одежды нахожу десятисантиметровый кусочек. Его хватает только на узел. “Стремя” для ноги делаю из перильной веревки и через 20 минут подхожу к Андрею. Кажется, он ничего не заметил и ребят в работе я не задержал. Жалуюсь на потерю. “Не бойсь, Петруха, у меня есть запасной жюмар!” Запасливый народ живет в Саратове!

Снова длинный траверс, теперь уже вправо. Летаю на маятниках, как “сосиска”. Начался пояс разрушенных скал. Камни, как бомбы, со свистом летят мимо. Кое-что достается и мне. Очень опасно. Камни идут слишком часто, получаю несколько чувствительных ударов по каске и спине. Нервы не выдерживают, очень нелестно выражаюсь о способностях моих друзей аккуратно лазать по скалам, хотя ясно понимаю, что на таком разрушенном рельефе иначе быть не может. Уже темнело, когда я разозленный “подошел” к ребятам. “Ну, вот теперь все скажу!” Мудрый Сушко опережает меня: “Ты уж прости, чуть не убили тебя. Как, всё в порядке?” Последняя фраза, взятая из американских фильмов, смешит меня: “Ерунда, бывает...”

Ребята устраивают ночлег. На грузинских крючьях закрепляем гамаки. Снова ночь, звезды, холод и ветер. С мыслями о том, что завтра будем на “крыше”—до нее осталось всего две веревки, — кое-как коротаем ночь.

26 августа. Утром “Махачкала” не выходит на связь. Что с ними? Отказала рация? Или?.. В эфире только шипение и треск. Треск означает приближение грозы и, хотя облака где-то далеко на западе, становится ясно, что сегодня кончается последний день отпущенной Всевышним хорошей погоды.

На завтрак съедаем все. Продуктов больше нет. Остался лишь газ бутан в миниатюрных баллонах. У нас все идет по графику, и ничто не может помешать нам сегодня выйти на вершину и к вечеру спуститься на ледник.

Чувство “крыши” знакомо каждому альпинисту. “Крыша” — это значит вершина рядом! Довольно быстро проходим оставшиеся две веревки. Упираемся в ледовый желоб. Очень круто. Стоя на самом краю Стены, надеваем кошки. Хоть бы ничего не уронить! Проходит уйма времени в перекладывании рюкзаков, закреплении кошек, извлечении всего арсенала ледового снаряжения. Но вот пройдены сорок метров стеклянного льда, и мир постепенно начинает превращаться из вертикального в горизонтальный. Рюкзак снова на плечах. Ледоруб в руках. По простому снежному склону к 14-ти часам выходим на вершину. Никакой радости. Потому что земляков моих здесь нет. И не было. Это ясно и по отсутствию следов на снегу, и по найденной записке: “Группа туристов г. Москвы взошла на в. Кюкюртлю со склонов Эльбруса. Снята записка грузинских альпинистов под руководством Т. Лукашвили”. Странно, после грузин Стену прошли еще две группы, а их записок здесь нет.

Время дневной связи. Вызывай Толю. Никто не откликается. Переве шиваюсь на край Стены, шарю глаза ми по скалам. Наконец, в трехста метрах ниже замечаю фигурки ребят Раз, два, три, четыре, пять! Слава Богу, все на месте. Кричим хором. Отвечают: “Все нормально!” Ну, здесь я им и высказал все за медленную работу. Весь план рухнул. ^ Придется ждать ребят на вершине. Благо, здесь просторная площадка, а снега для воды полным-полно. Вершина Кюкюртлю интересна тем, что представляет собой верхний край нашей Стены, торчащий из заледеневшего склона Эльбруса всего метров на 40. К тому же эта вершина — самая высокая скала на многие десятки километров вокруг. Я это к тому, что все молнии во время грозы попадают именно в Кюкюртлю. Это отчетливо видно по многочисленным оплавленным молнией камням.

Ставим палатку. Продуктов все равно нет. Но воды напиваемся вдоволь. Все правильно: “ужин отдай врагу”. Составляем план действий. Сначала нужно дождаться моих парней. Затем подняться на западное плечо Эльбруса. Оттуда простой спуск в сторону перевала Хотютау на ледник. По леднику добегаем до канатки, и вниз — в Азау. А дальше — асфальт!

Гроза

Со сладкими, мыслями засыпаем. Хотя связи с базой нет, но мы уверены, что “процесс” идет полным ходом. Парилка тоже будет обеспечена. Ох, и “оторвемся” же мы внизу!

С этой мыслью и муками голода просыпаюсь. Ветер терзает палатку (а мне снился березовый веник на верхней полке!). “За бортом” почернело и потеплело. Ребята разомлели и мирно похрапывают. Или делают вид? Уж больно знакомое жужжание слышится на вершинках скал, ледорубах, топорщащихся волосах. Легкое покалывание в теле. Чувствую физически, как нарастает электрическое напряжение. Вспоминаю другой август — август 1975 года. Все точно так же: палатка на вершине Богосского хребта, то же тревожное чувство, такое же потрескивание разрядов и жужжание. Сильнейшая гроза полыхала всю ночь. От удара молнии погиб тогда первый начальник спасательной службы Дагестана Магомед Османов. Двое получили тяжелые ожоги...

За стенкой палатки засверкали молнии, пока тихо, почти беззвучно, со змеиным шипением. А вот и раскаты грома. Долго уговариваю друзей “сваливать чуть ниже”, на снежную перемычку. Там немного безопаснее, так как снег плохо проводит электрический ток. Бурлуцкий и Сушко сопротивляются, но близкий разряд (сверкание и гром одновременно) сразу решил все их сомнения. Не сговариваясь, влезаем в ботинки, хватаем первые попавшиеся вещи и в считанные секунды оказываемся на снегу метрах в 30 ниже палатки. Как там мои земляки? Во всяком случае, они пока еще на Стене, в грозу там намного безопаснее, чем на вершине.

Близкие удары сотрясают вершину. Иногда нас пронизывают электрические разряды. Надо признать, что американцы довольно точно показывают такие сцены в своих, в общем-то тупых, фильмах.

Похоже, гроза поутихла. Холодно сидеть на открытом месте! Решаем вернуться в палатку. Нет, кажется мы поспешили. Видно, что с запада надвигается второй фронт. Нет. уж лучше до утра я буду сидеть на снегу. Не выношу электрических разрядов напряжением 80-100 миллионов вольт! Сушко и Андрей быстро соглашаются со мной, и, прихватив теплые вещи, мы спускаемся к месту отсидки. Бурлуцкого никак не удается уговорить. Пригрелся в палатке.

Кое-как укутываемся плащами. Мороз слабый, до утра выдержим. Разряды гремят и шипят все мощнее. Иногда нас обдают потоки горячего воздуха (температура в канале молнии достигает 25 тысяч градусов). Вершина светится интенсивным голубым сиянием. Страшно. Неожиданно сильнейший электрический разряд, сопровождаемый треском и грохотом, сотрясает всех троих. Это уже серьезно. Кажется, сознание сохранено. Наблюдаем такую картину: молния попала 'прямо в палатку. К голубому электрическому сиянию прибавился желтый огонь взорвавшихся баллонов с бутаном. Резко запахло смесью озона и газового одоранта. Оправившись от испуга, вскакиваем спасать Бурлуцкого. Хотя, честно сказать, увидеть его живым тогда никто из нас троих не надеялся.

К счастью, Сергей сам выбежал из палатки и стал прямо на вершине с поднятыми руками. В этот момент он был похож на привидение. “Ребята, где вы?!” Вся фигура его была объята сиянием. “Давай, давай сюда”. “Я без ботинок...” Какие там ботинки! Мы стали на склоне цепочкой, взявшись за руки. Думать было некогда. Бурлуцкий заскользил по снегу и через три секунды попал в наш невод. Усадили, обогрели, как могли. Грозовой фронт, подгоняемый западным ветром, ушел дальше на восток. Снегопад прекратился. Кажется, на этот раз все-таки пронесло!

Мы рано радовались. Палатка вроде бы на месте, но из нее валят клубы то ли пара, то ли дыма. Картина проясняется в свете Луны. Когда Бурлуцкий мирно спал в палатке, молния попала в металлическую стойку у его ног. Точно в то место, где на кожаный футляр рации я всегда клал свою, как я надеюсь, умную голову. Стойка сплавилась. Задняя стенка палатки полностью выгорела. Штыревая антенна рации превратилась в капельки металла. Рюкзаки в тех местах, где были пропитаны потом, выгорели. Сгорел и мой спальный мешок. Рация с виду не пострадала, но внутри превратилась в дурнопахнущий порошок. И много-много других потерь. Останься мы все в палатке, не увидеть тебе, Леонов, окончания “процесса”. Бурлуцкому повезло очень крупно: он отделался ожогом второй степени чуть пониже спины. Такие шрамы, конечно, не украшают мужчину, ну и поделом! Будет знать, как нарушать правила техники безопасности. С днем рождения, Сережа!

Потрясение от пережитого настолько велико, что, не выдержав, попросил у Андрея сигарету (до этого два года не курил). Минздрав предупреждал... Через полгода я исправился.

Заделав плащами дыру, кое-как проводим остаток ночи. С рассветом собираемся быстро, так как не знаем, как прошла ночь у моих земляков. Сушко первый начинает спуск на юго-восточную сторону. Все скалы занесены снегом. Собственно, обильный снегопад и спас все наше снаряжение от полной утраты, не дав разгореться огню. Вдруг из кружева покрытых инеем скал показалась чья-то голова. Ясно слышна оживленная перебранка с характерным махачкалинским акцентом. Толя вылез первым. Наша помощь не нужна.

— Как дела, пацаны?
— Все нормально.

Обычный обмен стандартными фразами. На углу Батырая и 26 Бакинских эти слова чаще всего ничего не означают. Но как много значачат эти слова здесь, на вершине, после всего пережитого. Все махачкалинцы живы и могут передвигаться самостоятельно.

Я остаюсь ждать, пока ребята вылезут на вершину. Бурлуцкий и два Сергея начинают подъем на западное плечо Эльбруса. Первый идет не привязавшись, отметил я про себя. Сушко и Андрей связались веревками. Наконец, вылез последний махачкалинец. Не тратя время на разговоры, начинаем догонять саратовцев. Наш путь представляет собой обширные ледовые поля, занесенные свежевыпавшим снегом. Заблудиться в этих полях в тумане проще простого. Уже на плече 5 тысяч метров догоняем передовую тройку. Последним идет Андрей, он ехидно улыбается:

— Дыру на леднике видел?
— Ну, видел.
— Это Бурлуцкий провалился. На рюкзаке задержался. Еле выбрался. И сразу к нам привязался. Опять ему повезло.

Метель

Спуск с плеча где-то рядом, отсюда всего час пути до ледника. Но природа послала нам еще одно испытание. В одну минуту налетела густая облачность, туман сгустился, ветер стал ураганным. В такой обстановке команда доверяет обычно моему нюху на правильный путь. Путь спуска я представляю, но в сплошном “молоке” нет ни одного просвета. Временами теряешь чувство “верх-низ”. Ошибешься на несколько шагов вправо-влево и окажешься ниже метров на 600, на леднике. После небольшого совещания решаем ждать просвета в тумане. Сидя на рюкзаках, постепенно превращаемся в сугробы. А времени — всего час дня. Десять раз можно спуститься. Знать бы куда? Нужен просвет в облаках хотя бы на несколько секунд. Не везет так не везет!

Ветер и мороз усиливаются. Без палатки мы замерзнем на этой высоте и в эту пургу за несколько часов. Наша “погорельская” палатка никуда не годится. У моей молодежи стандартная двухместная “памирка”. Удается забиться в нее всемером. Два Сергея расположились в одноместной миниатюрной палатке Адама. Ставили мы эти палатки около часа. Ветер рвал полотнище из рук. В какой-то момент наше жилище чуть не унесло вверх в сторону вершины Эльбруса.

Все лежат поперек палатки, поджав под себя ноги. Мы с Андреем устраиваемся у входа. Лежать можно только на боку и друг на друге. С боку на бок переворачиваемся все вместе по команде. Палатка гудит под напором ветра, иногда начинают трещать швы, но “качество времен застоя отвечает”. Вечереет. Решаю перед сном вылезти из палатки и проверить все еще раз. Поправляю оттяжки, посыпаю палатку снегом, трамбую его. Получается что-то вроде снежной ямы, из которой торчит крыша. Случайно натыкаюсь на посторонний предмет: чья-то нога в ботинке, прорвав боковую стенку, сладостно вытянута во всю длину.

“Чья нога?” — гневно вопрошаю я. Молчание в ответ. С силой бью ледорубом по замерзшей коже ботинка. Ботинок звенит. После третьего удара сонным голосом отозвался Женя. Так и без ноги можно остаться. Он нехотя убирает ногу обратно в дыру, которую я тщательно заделываю снегом. Другого стройматериала под рукой у меня нет. Нахватавшись снежной пыли, продрогший и обессиленный, заваливаюсь обратно в палатку. Долго не могу унять дрожь. Добрый волшебник Толя достает из своих запасов пуховое одеяло. Кое-как согреваемся. Удается в этой тесноте приготовить скромный ужин, так как у “Махачкалы” осталось немного продуктов. Заканчивается бесконечная ночь. За стенкой палатки проклюнулся серый рассвет. Пора шевелиться. Ветер немного утих. Долго не решаемся открыть вход и посмотреть на мир божий: а вдруг видимости все еще нет? Тогда второй ночи нам не выдержать. Силы на высоте 5 000 метров уходят очень быстро. Легкая простуда любого из нас означала бы катастрофу.

Решаем с Андреем для храбрости сначала закурить, а потом смотреть на погоду. Вход палатки обмерз льдом, застежки заледенели. На четвереньках выползаю на снег. Давненько я так не радовался хорошей погоде! С первой секунды становится ясно, что мы остановились как раз в том месте, где начинается спуск по простому ледовому склону. Радостный вопль исторгается из моей глотки: “Ребята, погода классная, дорогу видно!” Народ долго упрашивать не надо. Через полтора часа мы были внизу. Расслабиться я позволил себе только на леднике, неподалеку от упавшего вертолета. Вдоволь напился ледниковой воды. Попросил у Толи КВ-рацию. Вышел в эфир так, на всякий случай. И—о, чудо! — база ответила' ''to значило, что на поляне Азау нас будет ждать машина. Ребята-балкарцы, привыкшие ко всему и не теряющие возможности заработать, совершенно бесплатно спустили нас на канатной дороге к самой машине. Здесь можно было расслабиться по-настоящему.

Радость победы полностью ощущаешь только прибыв на базу и побывав в банке. Минута за минутой мы возвращаемся в нормальный человеческий мир, туда, где не нужно жить с напряжением всех твоих сил. Хотя в наше время трудностей хватает везде.

Вместо эпилога

В следующем, 1994 году к нашей четверке прибавилась Анюта, и мы “сделали” неплохую Северную стену г. Башкара. Это целая повесть. А в 1995-м — читатель уже знает — мы с Бурлуцким немного поморозили ноги. Сезон пропал. Это страшный рассказ.

В 1996 году благодаря поддержке Гамида Гамидова и Шахабаса Шахова мы начали подготовку первой Дагестанской экспедиции на Эверест. Удалось вывезти восьмерых молодых альпинистов в горы Кабардино-Балкарии. Встретился с Бурлуцким. Боец. Без пальцев на ноге он вовсю ходит по сложнейшим маршрутам. Сушко с Андреем тоже приехали из Саратова, но больших спортивных успехов не показали.

Я с молодыми парнями прошел несколько классных маршрутов. Команда есть, но нет денег. Недавно получил письмо от Сушко. Дела у него идут хорошо. Мотается по заграницам. Нет, он не прожигает жизнь, а катается на лыжах, ходит по альпийским вершинам. Он так и написал: “Мне не нужна собственность на Кипре”. Кажется, он снова задумал крупное дело. Надо бы съездить в Саратов. Пусть поможет Дагестану с гималайской экспедицией. Дел много, главное — успеть! А с везением у нас проблем нет. Тьфу-тьфу через плечо!