Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: Юрий Ицкович, г. Санкт-Петербург

Вперед и вверх, или назад под крышу?

"Лучше десять раз вернуться, чем один раз не вернуться". Так говорят мудрые и осторожные альпинисты. "Если нельзя, но очень хочется, то можно". Так говорят часто рискующие восходители. Где правда? Рисковать или вернуться? Когда рисковать, а когда вернуться? Меня об этом часто спрашивают друзья, начитавшись рассказов о приключениях в горах.

Принято считать, что смелые люди чаще рискуют, чем возвращаются. Это, видимо, правильно, хотя бесспорно и то, что возвращаются не только трусы. Бывают обстоятельства.

В 1928 году успешно закончилась советско-немецкая экспедиция на Памире под его руководством. Составление новых топографических карт, открытие новых вершин, наименование их в честь советских лидеров – все это имело не только научный, но и общественный резонанс.

В частности, в пик Ленина (кстати, не только вождя мирового пролетариата, но и напарника Крыленко по швейцарским горовосхождениям) был переименован пик Кауфмана, названный так еще А.П.Федченко. И, хотя этот факт носил явно выраженный политический характер, а по современным понятиям был не вполне законным, тем не менее, успехи были на лицо. Были найдены удобные подходы к пику с южной стороны и даже совершено восхождение, правда, не советскими, а немецкими альпинистами, которое, видимо, не входило в планы экспедиции, не соответствовало политической логике событий того времени и оспаривалось советской общественностью в связи с отсутствием доказательств факта восхождения.

Оставалось немного – покорить пик своими собственными силами. В 1929 году Крыленко попытался сделать это, но не нашел себе напарника, а может и не искал, пошел вверх один, соло, но до вершины не дошел. И не потому, что выбился из сил, а потому, что было уже поздновато, а он еще был на высоте 6850 метров.

Его можно понять. Он – министр, государственный деятель и восхождение на вершину через силу, по-видимому, не было целью его жизни, да и достигнутая высота уже была рекордной для советских альпинистов того времени, а возраст восходителя (44 года) уже перешел предельный порог высотников по современным понятиям. И все-таки впечатление излишней осторожности, может быть нерешительности и перестраховки в создавшейся ситуации остается. А может быть это – судьба? Может надо сначала покорить вершину, а потом ее переименовывать? Так было бы справедливее по отношению к истории, к предшественникам, к памяти А.П. Федченко?

Правда на следующий день Крыленко с сопровождавшим его солдатом Рахметдиновым пошли не на юг, по пути подъема, как все, а на север через неизвестный перевал. Вот это уже совсем другое дело. Это бесспорно смелое решение. Этим решением Н.В. Крыленко реабилитировал себя за нерешительность накануне. Снаряжение у восходителей по современным меркам было не на высоте, а перевал оказался крутым. Крыленко даже сорвался на снежно-ледовом склоне и более ста метров пролетел вниз, не контролируя своего падения. Но судьба хранила его. Все обошлось благополучно, он серьезно не пострадал, а перевал позже был назван его именем.

Следует ли из этого, что решительным и смелым всегда сопутствует удача? Думаю, что не всегда. В связи с этим не могу не сказать, что первооткрыватель пика Ленина, А.П. Федченко, был достаточно решительным человеком, однако закончил жизнь трагически.

А как блестяще все начиналось. В 20 лет он уже закончил учебу в Московском университете – можно сказать, вундеркинд! Сразу окунулся в научные исследования по естественным наукам и в научные экспедиции. Когда туркестанский генерал-губернатор К.П. Кауфман обратился в Общество любителей естествознания с предложением принять участие в изучении вновь приобретенных Россией земель, выбор руководителей остановился на А.П. Федченко, как наиболее подготовленном к самостоятельной ответственной работе.

Так состоялось их знакомство, и началась дружба, основанная на помощи Кауфмана в организации экспедиций и на высокой эффективности работ Федченко. Поэтому вполне естественно, что когда летом 1871 года Федченко первым из европейцев увидел Заалайский хребет, то его высочайшую вершину он назвал именем мецената научных исследований К.П. Кауфмана, поскольку Володе Ульянову (Ленину) в это время только что исполнился один год, и его еще никто не знал. Так было принято. Точно также пятнадцатью годами раньше Джомолунгма была названа в честь английского начальника геодезической службы Индии сэра Джорджа Эвереста.

В экспедиции Федченко к Заалайскому хребту произошло одно событие, можно сказать знаковое для него. Алексей Павлович в возрасте расцвета сил (27 лет) в поисках перевала в Зеравшанскую долину попытался, но не смог пройти по леднику, названному им именем Щуровского. Чтобы не провалиться в трещины ледника, путешественники привязывали к себе деревянный крест из двух длинных горизонтальных жердей. Ходить так было не очень удобно. За десять часов своих усилий Федченко удалось пройти не более четырех километров. Видимо опыта участия в "теплых" экспедициях по долинам, с сопровождением каравана, чаще всего верхом на лошади, с поддержкой молодой супруги, было недостаточно для успешной работы в суровых условиях ледника.

Будучи человеком настойчивым, Федченко решил не отступать. Чтобы проникнуть в высокогорные районы вечных льдов Памира, он поехал набраться опыта в Альпы, в Шамони. Не известно, как А.П. Федченко готовился к предстоящим физическим нагрузкам. Утром 14 сентября 1873 года он отправился с двумя проводниками по леднику Монблана Ледовое море, собираясь пройти его и через ледник Коль де-Жан к вечеру спуститься в приют за перевалом. В пути на подходе к перевалу начался дождь, перешедший затем в снег. Началась метель, путешественники повернули назад, идти было трудно и к 9 часам вечера, когда совсем стемнело, силы оставили Федченко, он опустился на лед и проводники не смогли его спасти. Как потом выяснилось, до гостиницы оставалось около часа пути. Утром его нашли, засыпанного снегом. Он умер, а было ему всего 29 лет.

Что это? Не правильно принятое решение? Недооценка опасностей? Переоценка своих сил? Недостаточная тренированность? Я смотрю на фотографию. Благородный овал лица, красивая прическа, тщательно ухоженная борода больше ассоциируются с образом академического ученого, чем лихого альпиниста. Те же вопросы возникают снова. Ответа нет, хотя на любой такой вопрос возможен положительный ответ. Видимо такова судьба, и что-то в своей жизни он сделал неправильно. Похоже, что излишняя настойчивость, так же, как и ее полное отсутствие, не всегда помогают в достижении цели.

Это, естественно, никак не умаляет заслуг А.П. Федченко в изучении орографии, флоры и фауны Памира. Но ледники его не принимали, как ледник Щуровского, так и Ледовое море у Монблана. Может, неудача на леднике Щуровского была знаком судьбы, которого он не понял? Символично, что память о Федченко, кроме его научных работ, осталась в названии именно ледника, причем самого большого на Памире, ледника, на который он никогда не вступал.

Хотя случаи с Крыленко и Федченко в некоторой степени иллюстрируют роль решительности для достижения цели, они не дают ответа на вопрос о том, как принимать решение, идти, или вернуться? Конечно хорошо принимать решения, если ты вольный художник и тебе удалось реализовать основные заповеди Гулага (по Солженицину): "Никого не бойся, никому не верь, никого ни о чем не проси". Когда ты никому ничем не обязан, это прекрасно! Можно принимать любые решения. На свой страх и риск. Но насколько это прекрасно, настолько же и трудно достижимо. И уж конечно принципы Гулага нельзя распространять на руководителей экспедиций. Руководитель отвечает за успех дела перед теми, кто доверил ему руководить. У него есть своя стратегия, своя тактика. Он может пожертвовать личным успехом или своим, или кого-нибудь из участников ради стратегических планов предприятия.

Помните историю первого покорения пика Сталина в 1933 году? Николай Горбунов, спортивный руководитель экспедиции, израсходовал все силы и остановился на высоте 7380 метров.

С ним рядом Евгений Абалаков, на склоне в палатке остался лежать с сердечным приступом измотанный до предела Д.И. Гущин.

Никого не интересуют недостатки в планировании научных работ (доставка слишком тяжелой метеостанции на высоту 6900 метров), недостатки в планировании спортивных мероприятий (нехватка продуктов питания). От решения зависит успех экспедиции и даже будущее всего альпинизма в СССР.

Вопрос о желании идти, или не идти на вершину не стоит. Вопрос только в том, хватит, или не хватит сил. Как тут не вспомнить народную мудрость о том, как хорошо, когда наши желания совпадают с нашими возможностями! В большинстве случаев на практике приходится искать компромисс между желаниями и возможностями. Именно таким компромиссом было решение Н.П. Горбунова: пожертвовать личным успехом, послать вверх одного Е. Абалакова, а самому остаться и ждать его возвращения в 115 метрах от вершины. Слава Богу, сил у Евгения Абалакова хватило, и он естественным образом стал героем тех лет, признанным лидером советских альпинистов.

Или взять первую советскую экспедицию на Эвересте в 1982 году. Около тридцати лет готовились наши альпинисты к этой горе. Им никак не удавалось не то, чтобы взойти на вершину, а даже сделать такую попытку, организовать выезд в Гималаи, в основном по политическим причинам. Наконец, было принято политическое решение об организации экспедиции. Альпинистов отобрали примерно так, как отбирают космонавтов, и началось собственно восхождение.

Ясно, что на кону стоял престиж страны, и нужна была только чистая победа, без каких либо несчастных случаев и других ЧП. Поэтому после возвращения с вершины первых покорителей Владимира Балыбердина и Эдуарда Мысловского, после того, как тренеры и начальник экспедиции Евгений Тамм увидели воочию состояние восходителей и оценили трудности и риск восхождения, они тут же запретили выход на маршрут всем оставшимся еще в базовом лагере восходителям. Тренеры по радио передали приказ возвращаться всем, кто уже был на маршруте.

Это решение противоречило личным интересам спортсменов, которые, затратив много сил на подготовку, естественно рвались наверх. Но такое решение давало возможность успешно завершить экспедицию, хотя и с меньшим числом взошедших на вершину альпинистов. Не все спортсмены выполнили приказ. Те, кто уже был на маршруте, сделали вид, что приказа не слышали, рискнули и взошли на вершину. И никто их за это не осудил, а тренеры как бы и не заметили нарушения дисциплины. Победителей не судят! Ясно, что приказ носил формальный характер, предназначался для подстраховки от гнева более высоких руководителей. А тем альпинистам, кто не успел выйти на маршрут из базового лагеря, просто не повезло. Видно не судьба.

Пожалуй, с руководителями вопрос о принятии решений более или менее понятен. Нужен точный расчет с оценкой вероятных последствий принимаемых решений для всего коллектива.

А как принимать решение для себя? Когда от твоего решения зависит прежде всего твоя собственная жизнь. Я, естественно не имею в виду людей, опьяненных манией величия и непогрешимости, принцип которых прост: "Я никогда не ошибаюсь. Один раз я думал, что я ошибся, но я ошибся". Так все же идти вперед, или отступить? Что было бы, если бы Крыленко не отступил на пике Ленина, а Федченко не рисковал, идя на ледник у Монблана? На сколько случайны принятые ими решения? Хотя вопросы эти чисто риторические, именно они заставили меня задуматься о роли случайности в нашей жизни.

На седьмом десятке лет я, анализируя свой жизненный опыт, в том числе и в горах, пришел к убеждению, что все, или почти все случайности, происходившие со мной и не только со мной, не так уж и случайны, а в значительной степени определены свыше. Не подумайте, что я собираюсь разводить философские дискуссии о предопределенности судьбы, неизбежности рока или о Промысле Божьем. Я лишь хочу привести некоторые эпизоды своей жизни, которые привели меня к тому, что я думаю сейчас.

Естественно, что, родившись в 1937 году, я воспитывался в СССР атеистом, ни о каком Боге не помышлял, а жил так, как учила меня Отчизна. А она, между прочим, учила жить по совести, может даже праведно, но я об этом не задумывался. В 1956 году я попал в горы, увлекся и стал часто бывать там, близко к “небесам” в прямом и переносном смысле слова. Надо сказать, что меня все время тянуло на всякие приключения, я совершал рискованные поступки, и со мной часто случались всякие неожиданности.

Постепенно я стал замечать некоторые закономерности в случайных событиях. Первое, что я заметил, это то, что мне слишком "везет". Однажды, в альплагере на Кавказе мы поднимались по крутому склону "серпантином" и остановились на пять минут, чтобы отдышаться. Большинство, в том числе и я, присели, кто, где остановился. Я сел около камня высотой метра два или три, ниже его по склону, прислонившись к нему рюкзаком, висевшим на моей спине.

Пять минут пролетели, как одно мгновение, и инструктор скомандовал идти дальше. Голова группы уже тронулась в путь, а я еще думал, пора мне вставать, или можно еще пять секунд понежиться в тени камня. В это время, по-видимому, кто-то из идущих впереди альпинистов оперся, или просто дотронулся до "моего" камня и он начал накатываться вниз на меня. Я не видел этого и не успел ничего почувствовать. Я только видел, что у девушки, стоявшей чуть в стороне и ниже по склону, расширились глаза, и вырвалось восклицание, кажется, “Ой!”

Дальше несколько мгновений я ничего не помню, а те, кто все это видели, говорят, что камень меня раздавил, но в последнее мгновение, я “выпорхнул из-под него, как птичка”. Еще через мгновение, которое я уже помню, я стоял в метре от камня, а вниз с грохотом рушился камнепад из глыб, сбиваемых "моим многотонным шкафом".

Я почувствовал тяжесть на спине, снял свой рюкзак, открыл его и достал алюминиевую солдатскую флягу, лежавшую там в качестве тары для воды на будущем восхождении. Фляга была раздавлена в плоский блин, как будто побывала между молотом и наковальней. Инструктор стоял бледный, видимо думая, что он не совсем верно выбрал место для передышки. А фляга долго хранилась у меня, как память о первом плотном контакте с “небесами”.

Таких случаев было много! Помню в 1972 году мы, группа спортивных туристов, искали проход к южным склонам пика Ленина с запада вдоль реки Саук-сай. Вдоль реки пройти было невозможно из-за скальных обрывов. Мы попытались переправиться через реку на другой берег в брод, но все наши попытки кончались тем, что река сбивала идущего, и его вытаскивали из бурного потока страховочной веревкой. Группа была угнетена неудачами, можно даже сказать деморализована.

И тогда мы с братом Владимиром решили сходить на разведку вверх вдоль притока Саук-сая, попытаться найти проход по верху. Мы шли налегке, без снаряжения, траверсируя склон крутизной около 45 градусов из конгломерата спрессованной глины с камнями. Идти было легко.

Проблема была только одна. Вода за тысячи лет прорезала склон крутыми, почти вертикальными расщелинами, которые мешают идти. Через них нужно перепрыгивать, или перелезать, и без веревки, которую мы не взяли с собой из лагеря, это – не безопасно, потому что все это где-то внизу обрывается в ручей, вдоль которого мы идем.

Так вот перебираясь через одну из таких расщелин, я сделал какое-то неосторожное движение и полетел вниз по расщелине крутизной градусов семьдесят. Я помнил, как нас учили лазать по каминам в распор, упираясь в две его стенки руками и ногами, и отчаянно старался затормозить падение таким способом: сначала локтями, ногами, потом руками. Остановиться мне не удавалось, хотя скорость была поменьше, чем при свободном падении. Зато сверху меня догоняла лавина камней, которые я выбивал из стен расщелины выступающими частями своего тела.

Я уже от ударов камней начал терять контроль над ситуацией, как вдруг почувствовал, что наткнулся на что-то прочное, и падение прекратилось. Когда мимо меня пролетели все камни, выбитые мною из стен расщелины, оказалось, что я двумя ногами стою на камнях, выступающих на разной высоте из противоположных стен расщелины, и упираюсь руками в стены. Метром ниже расщелина и склон заканчивались тридцати метровым обрывом в ручей, где, скорее всего, выжить уже невозможно.

Я в шоковом состоянии, не чувствуя боли, быстро и как мог аккуратно вылез по стенке из расщелины на склон и начал приходить в себя. Владимир шел впереди и не видел, как я сорвался, но, по-видимому, услышал грохот камней и остановился. Сейчас он стоял и осматривался, пытаясь понять, что произошло. До него было метров двадцать по высоте – столько я пролетел по расщелине. Руки, ноги и голова болели от ударов, особенно пострадали руки, они были изодраны в кровь. Тем не менее, все кости были целы!

Сколько может быть таких случайностей? Я случайно уворачивался от падающих на меня камней попадал в бурные горные реки и чудом выбирался из них живым. И с каждым разом все больше и больше удивлялся своему везению. Уж не охраняет ли меня кто-нибудь? Тогда кто? За какие заслуги?

Вместе с такими счастливыми случаями я стал замечать и противоположные тенденции. Стоило мне сделать что-нибудь неправильное, нехорошее, неэтичное, и со мной происходили неприятные случайности.

Например, в 1975 году, в майские праздники мы с компанией друзей решили взойти на Казбек, вторую из самых высоких гор Кавказа. При подъеме по тропе из села Гергети мы проходили мимо храма Цвемба Самеда (Божьей Матери), который работает эпизодически во время религиозных праздников, а в остальное время стоит в горах открытый и никем из живых людей не охраняемый.

Естественно, мы зашли в храм, полюбовались настенными фресками и пошли дальше. Я, уходя из храма и задержав прощальный взгляд на одной из фресок, обратил внимание на не догоревшие церковные свечки у основания фрески. Я вспомнил, что забыл дома свечи для освещения палатки ночью, собрал огарки церковных свечей, которые побольше, и взял их с собой.

Елена Павлицкая, когда узнала об этом, сильно ругала меня, упрекая в неправедном поступке и чуть ли не в богохульстве. Я, конечно, будучи стопроцентным атеистом, отшутился, мол "Бог простит", и забыл об инциденте.

Через четыре дня, когда мы втроем с Еленой и Аликом Клебановым достигли со второй попытки вершины Казбека, неожиданно началась пурга. В пурге мы не смогли найти дорогу к своей палатке и четыре дня (и три ночи) прорывались вниз к людям без сна и пищи, без теплых вещей, промокшие, промерзшие и предельно уставшие.

Во вторую ночь, во время отсидки в ледяной пещере, в абсолютной темноте на ледопаде Девдоракского ледника Алик сорвался и упал на дно этой пещеры с ледяного балкончика метров на семь. Он сильно травмировался, и мне пришлось взять на себя инициативу по подъему Алика из пещеры.

Утром, когда рассвело, мы увидели, что пещера представляет собой высокий ледяной зал с вертикальными стенами и двумя отверстиями вверху - окнами на склон горы, через одно из которых мы и пролезли вчера в темноте на свой балкончик.

Половину дня мы с Леной вытаскивали Алика из пропасти. Из-за травм он не мог нам помогать. У нас ничего не получалось, мы были близки к отчаянию. Лена даже хотела одна бежать вниз за помощью, и в это время в середине третьего дня наших приключений нас завалило снежной лавиной.

В пещере наступил полумрак. Окно, через которое мы проникли в пещеру, было забито снегом. Тусклый свет сочился только через второе окно. Мы, конечно, знали, что попасть в лавину – это смертельно опасно, но мы были настолько измотаны физически и морально окружавшими нас сплошными опасностями, что лавина уже не смогла существенно увеличить наши страхи.

Просто нам пришлось откапываться, разрывая снег голыми руками. Когда мы прорыли метровую нору и вылезли на поверхность, то решили, что нам надо держаться вместе, а я поклялся, что, если мы вытащим Алика из пропасти, то дальше я унесу его на своей спине до людей, чего бы мне это не стоило. И нам удалось сделать это! Хорошо, что в то время я еще не знал трагическую историю А.П. Федченко, погибшего из-за пурги, и не потерял голову от паники.

Сейчас с расстояния в тридцать лет я понимаю, что мы действовали самоотверженно и превзошли обычный, ординарный запас сил, спасли пострадавшего и выжили сами.

Вечером четвертого дня мы добрались до людей обмороженные, промокшие, обессиленные, но живые.

По-разному можно относиться к этому. Можно все это считать простой случайностью. А можно думать, что Всевышний наказал нас за неправедные поступки, а потом простил за самоотверженность. Значит, все-таки Он есть? И помогает, когда сочтет нужным?

И вот в 1977 г. при спуске с пика Коммунизма я сделал совершенно безнадежную попытку помочь сорвавшейся со стены Елене Павлицкой, фактически прыгнул за ней в пропасть. После того, как, пролетев 200 м. по отвесным скалам, переломав множество своих костей, я очнулся, то первое, что всплыло у меня в памяти, - были слова: "Живи по правде, борись до конца". Кто дал мне такие наставления? Я ничего не помнил, кроме ощущения чего-то большого и светлого, но стал всерьез допускать наличие могучего хранителя. По прежнему не понимая, за что мне такое везение, я стал осознано пытаться всегда жить по правде.

Не всегда это получалось, и не всегда я беззаветно верил во Всевышнего. Иногда были сомнения, размышления, дискуссии с самим собой. Если Всевышний может все, то не являемся ли мы букашками, подопытными кроликами в руках Провидения? Каково было бы жить безвольной букашкой? Подумав, я решил, что для человека это неприемлемо. И вообще ведь Бог же не фраер, и не игрок в кости, который на людях проверяет теорию вероятности? Если выпал твой номер, то никуда тебе не деться, ты будешь раздавлен?

Постепенно во мне укрепилось мнение, что Провидение, не ущемляя человеческой воли и свободы выбора решений, тем не менее, может менять вероятность тех или иных случайных событий по своему Промыслу. Например, если на всем Кавказе – непогода, то велика вероятность, что и на Казбеке будет пурга.

И наоборот. Помните, как покорил вершину Нангапарбат в 1953 году Герман Буль? Четверо спортсменов оказались в палатке в штурмовом лагере не слишком близко к вершине. В Гималаях начинается сезон муссонов. Из-за непогоды восходителям уже пришлось отсиживаться в палатке. Нет взаимопонимания с руководителем экспедиции. Из четверых только Буль рвется вверх. Остальные считают затею безнадежной и опасной для своей жизни. После долгих уговоров О. Кемптер согласился сопровождать Буля вверх, но утром, вернее ночью, когда пора собираться в путь, не нашел в себе сил вылезти из спального мешка.

И тогда Герман Буль принимает решение: идти вверх в одиночку. Решение со стороны кажется безрассудным, даже, несмотря на то, что формально Буль договорился с Кемптером о том, что тот его догонит по следам в снегу. Вероятность этого – ничтожна, так же, как и того, что Буль доберется до вершины. Буль ушел и не вернулся ни вечером, ни ночью, ни следующим утром. В душе оставшиеся в палатке спортсмены его уже похоронили, но он выжил в эту ночь на высоте свыше восьми тысяч метров без теплой одежды, без воды и пищи. У меня нет никаких сомнений, что судьба была к нему милостива, и Всевышний хранил его. Ночь была безветренная и мягкая. Десять градусов – это вообще не мороз для такой высоты. Такого не бывает практически никогда. Но тогда случилось. Буль стоял всю ночь на скальной полке и переминался с ноги на ногу, чтобы не заснуть. Он выжил и стал героем.

Интересно, как Буль принимал решение? Он был одинок в компании своих партнеров. Советоваться ему было не с кем, кроме самого себя, своего внутреннего голоса, своей совести, своего Бога, если хотите. Думаю, что именно так принимают решение соло - восходители.

Так принимал решение Рейнгольд Месснер, когда после гибели своего брата Гюнтера на той же Нангапарбат, несколько раз приезжал к горе из Европы в Гималаи, но уезжал, не попытавшись даже взойти на нее. И только после того, как восстановил в своей душе спокойствие и уверенность, он пошел на риск.

Ранним утром, в максимальном темпе, практически бегом, он идет по крутому и опасному пути – снежно ледовому кулуару, несколько часов, не останавливаясь и не отдыхая. Наконец, кулуар пройден. Месснер отходит на несколько метров в сторону, останавливается отдохнуть, и в это время мимо него проносится снежно ледовый обвал, сметая весь только что пройденный им путь. Нет сомнений, что Промысел Божий сохраняет его. И так все три дня, пока он бежит на вершину и возвращается в базовый лагерь. Стоило ждать три года, чтобы дождаться своего звездного часа и молниеносно, в альпийском стиле с минимальным снаряжением покорить вершину. И советоваться здесь не с кем, кроме своего внутреннего голоса, своего Бога.

И если бы Месснер в этот раз не решился идти на вершину, он не стал бы тем Месснером, которого мы знаем, - героем и звездою мирового альпинизма, потому, что судьба не прощает сомнений и нерешительности.

Вот один из примеров. В 1951 и 1952 годах Э. Шиптон дважды руководил английскими экспедициями на Эверест. Одновременно эти экспедиции разведывали пути восхождения на Чо-Ойю. И хотя обе экспедиции формально закончились благополучно, особо выдающихся результатов достигнуто не было, в том смысле, что все заканчивалось разведкой подходов. Более того, попытавшись подниматься по западному гребню Чо-Ойю, восходители увидели в дали ледяную стену высотой, как им показалось, не менее 300 метров. Не производя более детальной разведки, Шиптон решил, что это препятствие на две недели работы и вернулся назад.

Вот она нерешительность, не достаточная настойчивость в достижении цели! Мы то сейчас знаем, что чуть позже знаменитый шерп Пазанг Дава Лама прошел эту стену всего лишь за один час! Будь англичане напористее, они безусловно, взошли бы на Чо-Ойю в 1952 году.

Судьба такого не прощает. Даже знаменитому Э. Шиптону, первопроходцу ледопада Кхумбу, открывшего путь на Эверест. Конечно, у Шиптона были какие-то уважительные причины, но думаю, что не случайно на следующий год руководство экспедицией на Эверест было доверено не ему, а Дж. Ханту. И

Эверест впервые был покорен! А может быть, Провидение специально так все подстраивает, что бы мы узнали о подвиге Герберта Тихи и Пазанга Дава Ламы?

В 1954 году Тихи организовал самую малочисленную экспедицию из штурмовавших восьми тысячники в те времена: три австрийца и одиннадцать шерпов во главе с Пазангом отправились на Чо-Ойю. На большее у спонсоров не хватило средств.

Экспедиция прошла маршрутом Шиптона и организовала лагерь 3 под той самой стеной, которая выглядела грозно, но была высотой не более 60 метров - в пять раз меньше, чем думал Шиптон. Пазанг преодолел стену менее чем за час. Далее путь к вершине был открыт.

На следующий день восходители организовали лагерь 4 на высоте 7000 метров, в котором остались Тихи и три шерпа. Здесь ночью их настигла жестокая пурга, которая сломала стойки палаток. Вылезших из палатки Тихи и Пазанга ветер свалил с ног, и они добирались до второй палатки ползком. И в это время Тихи, по непонятным причинам, снял рукавицы. Не иначе, как на него нашло затмение разума. А может быть, это было испытание свыше?

Вторая палатка тоже была завалена бурей. Когда все четверо попытались ее закрепить, сильный порыв ветра вырвал палатку из рук. В отчаянном броске, Тихи поймал полотнище голыми руками и еле удержал его. Вот он подвиг! Небольшой, но подвиг, или, как минимум, самоотверженный поступок. Все длилось не более минуты, но этого хватило, чтобы руки были обморожены.

Всем пришлось спуститься в лагерь 1 и лечить руки Тихи, который чувствовал себя плохо. Пазанг ушел вниз за продуктами, и в это время в лагере появились швейцарцы, которые хотели попробовать свои силы после неудачной попытки восхождения на соседнюю вершину, хотя разрешения на штурм Чо-Ойю от Непальского правительства у них не было.

После длительных дипломатических переговоров было достигнуто соглашение, по которому в течение 10 дней право первенства оставалось за Тихи. Впервые восьми тысячник стал предметом конкуренции. Тихи приступил к подготовке второго штурма, не дожидаясь прихода Пазанга. В лагерях были вырыты пещеры вместо палаток. Десятидневный срок подходил к концу, и когда утром 18 октября из пещеры третьего лагеря увидели три точки, поднимающиеся снизу, то подумали, что это - швейцарцы.

Но это был Пазанг. Находясь в 28 километрах за перевалом от базового лагеря, он узнал, что швейцарская экспедиция проследовала в район Чо-Ойю для восхождения на вершину. Обуреваемый спортивным честолюбием Пазанг бросился догонять их. С тяжелым грузом он совершил феноменальный переход. За три дня он дошел до базового лагеря через перевал, поднялся в третий лагерь и через пол часа уже вместе со всеми шел к четвертому лагерю по сделанным им ранее перилам через ледовую стену. И никакой усталости!

На следующий день, на штурм вершины должны были идти Пазанг и австриец Ехлер, однако несколько позже к ним решил присоединиться и Тихи, который с трудом мог держать в руках ледоруб. И они достигли вершины на следующий день 19 октября, несмотря на то, что Ехлер обморозил ноги, которые несколько раз пришлось оттирать, несмотря на то, что Тихи плохо владел руками, и его приходилось вытягивать вверх по скалам. Душой штурма и главным мотором движения был Пазанг, проявивший выдающиеся, можно сказать, феноменальные физические кондиции!

Знаменательно, что 19 октября был единственным днем хорошей погоды, когда можно было сделать восхождение. На следующий день разыгралась непогода, и австрийцы с трудом спустились вниз. Так бывают вознаграждены только непоколебимая настойчивость и упорство.

Швейцарцам не повезло. Зима вступила в свои права. Им пришлось уйти ни с чем. Как говорится, не судьба. Фортуна не благоволит к тем, кто пытается сделать то, что ему не по силам, особенно, если это делается в условиях конфликта с окружающими.

Герман Буль погиб именно после многомесячного конфликта с альпинистской общественностью, в условиях ссоры на горе с партнерами, когда он уже не был самым сильным в команде, но по-прежнему претендовал на лидерство.

Есть золотое правило. Надо вовремя остановиться. Должен сказать, что когда в 2003 году друзья предложили мне принять участие в восхождении на Эльбрус, то в первую очередь я подумал об этом правиле. Седьмой десяток – это уже даже не вторая молодость. Слава Богу, что он дал мне сил дойти до вершины и снова испытать радость достижения цели, хотя в течение всего восхождения пришлось внимательно прислушиваться к организму, не пора ли остановиться?

Именно так сделал Р. Месснер, когда после одиночного восхождения на Эверест заявил в Пекине, что второй раз ему такого страха не перенести. Он, по-видимому, правильно воспринял свой полет в ледниковую трещину на склонах Эвереста, случайно не закончившийся трагедией, как знак, что пора остановиться.

Возвращаясь к первоначальному вопросу, рискнуть, или вернуться, я бы дал следующий совет. Отвлекись от суеты, сосредоточься и подумай, насколько правильно то, что ты собираешься сделать. Достаточно ли труда вложил ты на тренировках? Не пытаешься ли ты потешить свое самолюбие "на халяву", или назло другим? Наконец, готов ли ты совершить подвиг. И если твой внутренний голос, твоя совесть, говорит тебе, что все в порядке, то смело иди вперед и вверх! Провидение тебя не оставит.

Не забывай при этом, что когда-нибудь надо остановиться. Лучше это сделать вовремя!