Автор: Николай Симонов, г. Новосибирск

Обрывки дневника Терскей-Алатау,
1994 год, август.

Маршрут: Джеты-Огуз - пер.Айлама(2А*) - пер.СОАН(2А) - сев.-зап. гребень пика Каракол
- пер.Джеты-Огуз(2Б) - лед.Онтор - пер.Джигит(3А) - пик Джигит - пер.Бригантина(2Б) - Пржевальска.

На вершине пика Джигит.

7 августа ...
Ветер остался в основной долине, а дождь бессильно стекает по плотной хвое и капает потихоньку с концов веток за пределы нашего укрытия, никак не мешая нам спокойно обедать. Наступило какое-то умиротворяющее состояние, когда некуда спешить и можно безо всякой суеты впитывать нирванообразующий покой окружающих гор.
Многочисленные коровьи тропы снова уводят нас за собой, на сей раз вверх по невысокому косогору, деревья постепенно расступаются, и за ними распахивается изумрудно зеленая от свежевымытой травы долина Айланыша. За драпировками облаков угадывается замыкающая ее стена Огуз-Баши, а в спину нам дует и несет все новые и новые клочья тумана свежий и напористый ветер. И снова дождь. Мы закутываемся в полиэтилен, но летящие наискосок капли бьют сзади по незащищенным ногам и, соединяясь со своими сестрами, бессильно сбегающими с пленки, заливают ботинки. Ровная, будто подстриженная трава стелется перед нами, а за ревущей рекою стадо коров безмятежно машет хвостами, и по дымящимся черным бокам струятся потоки воды.

Подъем вдоль гребня Каракольского пика.

Мы переходим через ручей и останавливаемся на замечательной поляне. Немного посомневавшись, останавливается и дождь, позволяя нам спокойно поставить палатку, а ветер убегает вверх по долине и потихоньку смывает белесый занавес, приоткрывая за ним светящийся и совершенно нереальный призрак горы. Небо по-прежнему затянуто серыми облаками. Возникая как бы из ничего, они поднимаются снизу из долины или наоборот спускаются с вершин к леднику, а иногда и к нам в виде легкой мороси, и загоняют народ в палатку. Все ловят кайф в ожидании ужина, я же готовлю еду и также не испытываю при этом никакого дискомфорта, ибо тепло и тихо, а оседающие на накидке капли мне совершенно не мешают.

8 августа
Вечер постепенно перешел во влажную ночь, а затем - в такое же серое утро, но по постоянно меняющимся оттенкам плывущих с запада облаков чувствуется, что это не навечно. Так же, как и мы составляем весьма временную деталь пейзажа, а точнее - лишь непрерывный процесс, протекающий в пространстве природных декораций.

Ночевка на гребне.

Собираемся без суеты, но на удивление быстро и выходим, медленно и аккуратно двигаясь все выше и выше. Тропинка вьется по верху длинного моренного вала и, повторяя изгиб долины, поворачивает вместе с ним налево. Открывается весь ледник, освещенный пробившимся солнцем, а прямо за ним из-под рваных лоскутов тумана сверкает стена Огуз-Баши. У ее правого основания мы замечаем нечто чужеродное, какое-то ярко-красное пятно, оказавшееся человеком, ползущим в компании себе подобных куда-то вверх по осыпному склону. Мы не стали особо задумываться над их гипотетическими намерениями, а, повернувшись лицом к солнцу, двинулись дальше вверх по направлению к серому лбу ледника, спускающегося с перевала Джеты-Огуз. А правее, над ледопадом ледника Айланыш дразняще парила время от времени сдувающая с себя туман косая пирамида Каракольского пика.

Облака плывут над его головой, оставляя темные пятна на белоснежных плечах. Пролетая над нами, они пытаются испортить нам настроение то редкими каплями дождя, то крупинками снега, но ветер упорно уносит их прочь и подставляет нас под тепло солнечных лучей. Мы постепенно заворачиваем влево и, в конце концов, перейдя ручей, выходим на последние по пути вверх травянистые склоны, обращенные к солнцу. Выше уже только камни и лед, так что сам бог велел нам пообедать именно в этом месте. Жалко только, что времени на долгий отдых у нас уже нет, и напрасно расслабляет нас аромат нагретой травы... Но вот палатка уже стоит и слегка похлопывает тентом в такт налетающим порывам ветра, несущего с запада черноту снежной тучи.

Утро после спуска с пер.Джеты-Огуз. Пик Каракол.

Сыро и холодно. Мы забираемся вовнутрь, переодеваемся и в предвкушении ужина заваливаемся ловить кайф от ощущения своей безопасности пока набежавшая гроза осыпает нас снежной крупой и оглушает раскатами грома. Непогода слишком подвижна, энергична и неустойчива, чтобы зацепиться за вершину Каракола и остаться ночевать вместе с нами на перевале. Все стихает, и мы, поужинав, вылезаем из палатки на вечерний променад. Снежные поверхности озарены ласково-розовым светом, разделенным на полосы пурпурно-черными тенями от скальных гребней. В тишине закатного вечера неожиданно тепло, снег по-прежнему влажен и не замерзает, заставляя нас беспокоиться о завтрашнем подъеме по покрытому такой кашей склону.

9 августа
Ночь прошла спокойно и тихо, впервые за весь поход не удостоив нас подарками с небес. По сути же мы просто оказались внутри облаков, а не под ними, в результате чего было относительно тепло и снег не замерз, а покрылся тонкой корочкой наста, сохранив под ней влагу и ползучее состояние. Связавшись и надев кошки, мы выходим, направляя свои стопы прямо к середине снежного склона. Да и что остается делать, кроме как надеяться на удачу, которая до сей поры относилась к нам вполне лояльно, лишь иногда показывая своенравный профиль...

Пик Джигит с запада. Перевал - в правом плече.

Утренний туман постепенно разнесло, и яркое, теплое солнце заскользило навстречу нам по ледовому склону. Рюкзаки до сих пор тяжелы, но несмотря на оттягивающий плечи груз и очень уж невысокую скорость, не возникает почему-то никакой потребности в лихорадочной спешке и сопутствующем ей раздражении по поводу малейшей задержки. Нет, конечно же, не все было гладко, и пару раз мне пришлось кричать Игорю, чтобы он изменил направление своего подъема, но это не изменяло сути происходившего, причем происходившего в основном внутри нас, где превалировало желание сохранить то хрупкое ощущение равновесия, согласованности с окружающими нас горами, может быть даже за счет отказа от спортивного достижения ценой кровавых соплей. "Нам уже никуда не успеть..." осталось где-то внизу, и наоборот крепла уверенность, что безо всякой суеты мы всюду (куда нам действительно нужно) успеем... Работа постепенно избавила нас от всех мыслей, а вдобавок ко всем отвлекающим внешним обстоятельствам поднялся ветер, так что невысокий каменный барьерчик, в который упирался нижний борт палатки, стал выполнять еще и дополнительную ветрозащитную функцию, причем весьма успешно.

Пик Каракол, его северо-западный гребень и пер.Джеты-Огуз.

Поток воздуха, постепенно набиравший скорость и охлаждавшийся при движении снизу вдоль долины Джеты-Огуза, пролетал над ледником, ударялся об отвесные скалы, перегораживающие долину, и, изменив направление своего полета на вертикальное, свистел снежной поземкой над капроновыми скатами, почти их не беспокоя. В палатке было вполне тепло, но Юре, готовившему еду, приходилось не очень сладко, и только пристроившись в каком-то закутке у скалы, где ветер терял свою силу и не мог затушить примус, ему удалось без особых последствий для здоровья успешно завершить свое дежурство и накормить нас ужином.

10 августа
Удивительно, но сон был исключительно сладок в эту буранную ночь. Падал снег и, несомый ветром, бессильно оседал толстым слоем в том небольшом углублении, где умостилась палатка, укрывал ее теплым одеялом и бережно сохранял наше тепло. К утру снежного пуха накопилось столько, что под его ласковой тяжестью согнулась титановая палаточная стойка, чего никогда с ней раньше не случалось. К утру ветер утих, оставив после себя обрывки облаков и клочья тумана, освещенные откуда-то сбоку поднимающимся из-за горных гребней солнцем. Мы медленно собираемся, абсолютно уверенные в том, что теперь-то уж, после того, как мы повернули вниз, чем довольно существенно сократили свой маршрут, нам тем более совершенно некуда спешить и можно спокойно и не торопясь наслаждаться процессом спуска.

Снова веревки, но только на сей раз мы движемся вниз, с трудом находя засыпанные снегом наши вчерашние следы. Работа отвлекает от грустных мыслей, а облака, висящие над нами, скрывают те вершины, к которым мы так стремились еще сутки назад. Мы все же оборачиваемся, неизвестно зачем, надеясь увидеть непройденный маршрут, но белесая мгла неумолима и справедлива, она ослепляет нас рассеянным солнечным светом, обжигает и возвращает в реальность скольжения вниз по обледеневшим веревкам. И вот мы уже на перевальной седловине. Здесь пока тепло и, как кажется, почти безветренно. Мы сидим на скале, жуем и, воспринимая перевал Джеты-Огуз как уже пройденный этап, смотрим далеко вперед на открывшийся средь облаков Джигит. Да и что беспокоиться о том расстоянии и препятствиях, что отделяют нас от начала подъема, ведь путь спуска на ледник ясен и очевиден: достаточно лишь пройти пару веревок по скалам, а на льду уж точно не может возникнуть никаких проблем...

Ветер свистит над перевальной седловиной, уносясь дальше на восток, и только самые тяжелые из снежинок вываливаются из общего потока и медленно падают, кружась над нашими головами. Этот серый сумрак летящего снега совершенно отрубает ощущение времени. Кажется, что оно застыло в мутном киселе полумрака, так же, как и мы, застряв в мокром снегу. Здесь на ледовом склоне, после того, как мы ушли с постоянно цепляющихся и обстреливающих нас камнями скал, процесс спуска, вроде бы, должен пойти как по маслу: крути себе ледобуры и сдергивай за собой веревку. Но все не так просто, как видится со стороны, горы настолько разнообразны, что способны на каждом шагу преподносить сюрпризы. Оказалось, что уплотнившийся снег, покрывающий склон, не позволяет докопаться до прочного льда и надежно закрепить веревку. С грехом пополам мы спускаемся на два отрезка вниз, а затем Игорь уходит влево к скалам, что мне, конечно же, совсем не нравится ввиду их подлого, только что испытанного на своей шкуре характера.

В оазисе над ледником Онтор.

Я ругаюсь, но иду вместе со всеми, ибо постепенно смеркается и, похоже, наступает момент, когда надо брать ответственность на себя. Несмотря на еще достаточно большую крутизну склона, мы связываемся и идем прямо вниз, поочередно поскальзываясь на уходящей из-под ног наклонной поверхности... Ну вот, наконец, и последняя трещина у подножия склона, мы выходим на постепенно выполаживающийся ледник и уже почти на ощупь продолжаем двигаться вниз, намереваясь дойти хотя бы до более менее ровного места. Но чем дальше мы отдаляемся от перевала, тем сильнее остервенелый ветер швыряет нам пригоршни снега в спины. Хочется поскорее спрятаться от этих назойливых приставаний, но где? Может за большим камнем, что чернеется впереди, еле различимый сквозь серую мглу? Наметив направление, мы движемся прямо к нему, подгоняемые окружающей нас темнотой. Навалившийся мрак то и дело разрывается всполохами беззвучных молний, ветер свистит в ушах и несет вниз по леднику шуршащие струи поземки. Дойдя до камня, мы развязываемся и пытаемся хоть немного выровнять площадку, что нам не вполне удается, так как лед под нетолстым слоем снега неровен.

Это, впрочем, не так уж и важно, как и то, что камень недостаточно велик, чтобы хорошо защитить нас от ветра. Безо всяких проблем нам удается натянуть палатку на ввинченных в лед ледобурах; народ сбрасывает кошки и, положив их на камень, чтобы не замело снегом, забирается вовнутрь. Наученные горьким опытом, мы не натягиваем полиэтилен, резонно рассудив, что сухой и рассыпчатый снег не сумеет нас промочить. Самое главное - это то, что палатка все-таки защищена от прямых ударов ветра, и его упругие струи лишь скользят по поверхности скатов, не доставляя нам практически никаких неудобств. Удивительно, но я совсем не ощущаю холода. Пристроив примусы в углублении под камнем, мне удается разжечь их и поставить вариться ужин, а пока суд да дело я ныряю в палатку, оставив заснеженные ноги снаружи, и принимаю для сугреву первую дозу.

Внутри уютно горит свеча, народ переодевается и начинает ловить кайф от совершенно неправдоподобного посреди снежной круговерти и вспышек молний оазиса комфорта и защищенности. Хочется зафиксировать, запечатлеть образ этого человеческого островка посреди дикой, необузданной природы, но для фотопленки не хватает света, а видеокамера пока еще только в мечтах. Наевшись и напившись, мы согреваемся, забираемся в спальники и проваливаемся в сладкий сон под убаюкивающее завывание пурги.

11 августа
Просыпаюсь от яркого солнца, пробивающего насквозь тонкие стенки палатки. Развязываю вход, выглядываю и - чуть не задыхаюсь от восторга, ослепленный сверканием невозможно белого снега. Оглушающая тишина заполнила весь блистающий мир. Наскоро одевшись, я вылезаю и невольно стараюсь как можно более осторожно ступать по искрящейся снежной поверхности, чтобы не разрушить застывшую гармонию.

Первым делом - фотографии, а затем уже все остальное: завтрак, сборы, раскопки в поисках заметенных поземкой кошек и веревок. Едва слышно гудит невидимое в солнечном сиянии пламя примуса, вливая свой голос в набирающий силу хор бегущих по леднику ручьев. Время от времени легкий звон нарушает однородность его монотонного звука: это обламываются, подтаяв, тонкие льдинки на поверхности валуна, послужившего нам защитой от ночного ветра. Обласканные теплом, мы не суетимся, наслаждаясь спокойствием и умиротворенностью, такими неправдоподобными после наших ночных приключений, и выходим, когда солнце, ускользнув от Джигита, уже облокотилось на снежные подушки Каракольского пика. Время плавно течет к обеду, но свежевыпавший снег настолько чист, что даже после стольких часов интенсивного облучения он все еще лишь слегка влажен. Слой его не толст, и в легкой игре полутеней прекрасно различимы малейшие неровности подстилающей ледовой поверхности, так что идем мы без связок, переступая на всякий случай через подозрительные ложбинки. Все сильнее шум бегущей воды, и - вот он глубокий желоб, по бирюзовому дну которого стремительно несутся голубые струи. Отсюда недалеко до перегиба ледника, где его огромная махина постепенно поворачивает направо и спускается к ледовой реке, текущей из-под Джигита.

Путь подъема на пер.Джигит.

Здесь уже нет единой ровной поверхности, и приходится, лавируя среди трещин, выбирать по возможности наиболее короткий путь. Крутизна возросла, снег среди моренных россыпей раскис, становится скользко, но мы очень вовремя успеваем свернуть направо на скалы и оттуда уже спуститься на другую ветвь ледника. Солнце уже жарит, хочется есть и пить, наваливается всегдашняя вялость, неотъемлемо связанная с потерей высоты, и нет никакого желания куда-либо двигаться, а морена, до которой, казалось, рукой подать, застыла на убегающем от нас горизонте. Сквозь ослепляющее, несмотря на темные очки, сияние нам удается разглядеть четко выделяющуюся на заснеженной поверхности ледника цепочку следов. Неужели мы не единственные, кто бродит среди этой великолепной дикости? Что это за люди? и почему они шли по середине ледника, а не по тропе на морене? Отвлеченные этими мыслями и связанными с ними эмоциями от муторного шагания по раскисшему снегу, мы незаметно для себя дошли до следов и только здесь поняли, в чем состоит разгадка их нелогичности. Все дело оказалось в том, что скорее наше передвижение было неправильно и неорганично, если сравнивать его со свободным перемещением аборигенов этих гор - снежных барсов.

Их было три или четыре (точнее нам не удалось определить), и прошли они совсем недавно, может быть за пару часов до нас. Обсуждая на ходу этот вопрос, мы незаметно для себя оказались, наконец-то, на камнях у подножия моренного вала, сбросили рюкзаки и, изнемогая от жажды, припали пересохшими губами к кружкам с ледяной водой. Совершенно ясно, что давно пора обедать: проглоченные конфетки, булькнув, тонут в заполненных жидкостью желудках, не оставив после себя даже воспоминаний. Очевидно, однако, что нет никакого смысла разводить примуса здесь, в неудобном и, в какой-то степени, даже опасном месте, когда до стоянки осталось идти не больше часа. Идти, правда, не по ровной поверхности, а карабкаться по морене вверх, и, задыхаясь, переставлять ноги под наливающимся по мере подъема тяжестью рюкзаком. Настроив себя на долгую и тяжелую работу, мы с некоторым удивлением обнаружили, что собственно моренный вал не так уж и высок, и вскоре уже шли по вполне приличной тропе, набитой туристами вдоль его гребня. Удушающая, хватающая за горло и сдавливающая череп жара отраженного от снега солнца осталась внизу на леднике, а здесь нас овевает свежий ветерок, и даже подъем кажется уже не таким занудным.

А зеленые, шелестящие волны травянистых холмов уже совсем рядом, остается только повернуть налево и, сойдя с морен, ступить на их мягкие и упругие тела. И мы бредем по напоенным ароматами сухой травы альпийским лугам, с трудом делая шаг за шагом и забираясь постепенно все выше и выше, пока не выходим на до боли знакомые мне лужайки с текущими по ним чистейшими струями спокойных ручьев. Вот и все на сегодня. Можно, наконец-то, расслабиться, разуться, походить босиком, вытащить из рюкзака вещи и раскидать их живописными пятнами по траве и камням в этом зеленом оазисе под ослепительно голубым небом среди сверкающих ледников. А потом, пообедав, завалиться на коврик и подремать, впитывая всеми фибрами души и тела притекающую откуда-то сверху энергию этого мира. Она мягко и вкрадчиво заполняет нас, и мы растворяемся, незаметно для себя вливаясь в окружающую звенящую симфонию. Все теперь кажется гармоничным: и крошечные звездочки лиловых цветов, вспоенные ледниковыми водами, и горделиво устремленный ввысь остроконечный шлем Джигита, и сверкающая обнаженным льдом стена нашего перевала. Спокойствие, тишь и бездонная глубина над головой.

Солнце залетело за гребень на западе, небо вспыхнуло в предзакатном всплеске и мгновенно проявило всю черноту вершин с едва заметными на их фоне серыми пятнами ледников. Журчание ручья под камнями постепенно замерло, а воздух приобрел хрупкость и как будто бы даже привкус тонких льдинок и инея, покрывающих поверхность вод и трав. Сияние небес незаметно для глаз утекло за горизонт, опустив на нас покрывало морозной и тихой ночи.

Вечер перед подъемом на пер.Джигит.

12 августа
Долгий и спокойный вечерний отдых был не только приятен сам по себе, но и позволил нам освободиться от остатков внутреннего напряжения и хорошо выспаться. Мы вылезаем из палатки и растворяемся в хрустящем рассветном воздухе, нас затягивает опрокинутая синева неба, и, пропитанные ее непоколебимой уверенностью в бесконечной гармонии, мы начинаем свое движение в направлении плавящего пламени восходящего солнца, подчиняясь звенящему ритму музыки крошащихся под ногами кристаллов льда. И кажется, что вот оно, это выстраданное ощущение полного согласия с самим собой, со своими мыслями, чувствами и со всем, что окружает, вливается в тебя и, перемешавшись, улетает в самую глубину блистающего мира...

Травянистые лужайки вскоре кончаются, непрерывно перетекши в моренные россыпи. Мы вместе с ними постепенно поворачиваем налево, стараясь идти траверсом, но камни качаются и скользят, увлекая нас в рантклюфт. Ну что ж, это правильно и логично и никак не противоречит нашим целям. Мы входим в наполненную ледяным воздухом тень ложбины, а затем, осознав до конца простую логику ледника, выбираемся на его ровную поверхность. Здесь уже скачет солнце по белым искрящимся простыням, что ровными плавными складками устелили наш дальнейший путь. Мы выходим на середину ледника и идем прямо по центру, выбрав в качестве азимута скалы на седловине перевала Онтор. Солнце, тишь и лишь шорох крошек жесткого снега под подошвами наших ботинок. Юра ушел вправо, решив, по-видимому, немного сократить путь к началу подъема, и его маленькая фигурка сразу придала объемность, глубину и ощущение реальности заснеженным ледовым буграм, постепенно переходящим в нависающую над нами громадину пика Джигит. Надеты обвязки и кошки, путь очевиден и ясен, боль и усталость забыты и оставлены в далеком прошлом, и ничто не мешает нам продвигаться в намеченном направлении.

Ясно, однако, что где-то впереди, на всех перегибах нас ожидают невидимые снизу предательские трещины. Мы подходим к первой из них (если быть точным, то к первой из тех, что мы разглядели под поверхностью снега), связываемся и начинаем постепенно забирать вправо, лавируя и выбирая, как нам кажется, оптимальный с точки зрения безопасности путь к тому месту, где подрезавший весь склон бергшрунд пересекается с острым, как лезвие бритвы, снежным гребнем. Горизонт рассечен им наискосок: слева белое сверкание искрящейся поверхности, а справа - темная глубина голубизны...

13 августа
... После обеда все забираются в палатку и заваливаются отдыхать после интенсивных утренних упражнений, а я, прихватив фотоаппарат, иду обратно к тому обрыву, по которому мы недавно карабкались, чтобы попытаться на трезвую, не замутненную перегрузками голову оценить проделанную работу и запечатлеть этот исторический путь. Далеко внизу, посреди царства каменных россыпей и льда, я отыскиваю зелень альпийского луга, где мы валялись на травке и, расслабляясь, грелись на солнышке еще пару дней назад. Она едва различима и нереальным, призрачным пятном колышется в струях колеблющегося, сияющего воздуха.

Достаточно лишь перевести взгляд, обернуться - и призрак этот уходит куда-то настолько далеко, что сама мысль о возможности чего-то живого среди леденящего океана застывших белых волн кажется абсурдной. И в то же время здесь, у подножия крутого склона, ведущего к вершине, тепло, снег подтаял, обнажив под собой голый, ноздреватый лед, и мне совершенно не хочется покидать скальный островок над обрывом. Но западный, холодный ветер настигает меня и здесь. Он объединяет свою энергию с обычным долинным бризом, ударяется в склон и, устремляясь вверх, достигает в своих порывах дикой, насквозь леденящей силы. И я возвращаюсь к палатке, готовлю ужин посреди замерзающей снежной пустыни и слушаю шорох поземки, скользящей по тенту в последних, предсмертных, мучительно слабых лучах тонущего в клубящихся облаках солнца. Снег мгновенно схватывается, окаменевает, но вместе с обволакивающими сумерками приходит и завораживающая тишина, ветер стих, а я еще долго стою в полутьме, ожидая, пока натопится вода на завтрак, и чувствую, как призрачное сияние Джигита постепенно стекает с его склонов и заполняет мою душу вселенским спокойствием.Я забираюсь в палатку и засыпаю, положив голову на плечо горы.

Утро на пер.Джигит. Вид на юг (хребет Куйлю).

14 августа
Природа, похоже, вознамерилась вознаграждать меня за мои утренние дежурства пиршествами великолепных зрелищ. Далеко на востоке, за многие мили, линия горизонта вспухает, вздымается остриями, среди которых и Хан и Победа, и тает, расплывается, плавится и сливается с золотисто-розовой плазмой. И я один в этом мире на правах господа бога, ибо никто, кроме меня, не видел и уже не сможет увидеть этот слитый в едином порыве апофеоз всепобеждающего света. Все происходит очень быстро, солнце как будто растет в размерах, поглощая в своей ненасытности пространство на востоке, и заливает валы южных гор желтовато-фиолетовым контрастом. Но и ему уготована короткая, быстротечная жизнь опаленного морозом цветка: пока мы собираемся и снаряжаемся, снег вокруг нас начинает искриться, поблескивать и - вспыхивает нестерпимым сверканием... И снова - ни одной веревки, полная уверенность в своих силах и безопасности даже на крутых ледовых участках. Мы овладеваем горой, как женщиной: ласково и нежно, но, в то же время, решительно и без сомнений в том, что процесс доставляет радость и удовольствие всем его участникам...

Пятьдесят минут подъема пролетели как одно мгновение, и вот уже между нами и небом ничего нет, кроме фирнового карниза, свисающего на юг и в какой-то мере защищающего нас как от пронизывающего ветра, так и ослепительного дыхания солнечной короны. Стоять особо негде, на ледяной край обрыва, несмотря на его прочность, залезать не хочется, но мы как-то исхитряемся сфотографироваться на память потомкам около последнего скального выступа, где между камней лежит капсула с запиской. Я пытаюсь написать что-то свое на листке из записной книжки, но паста в ручке, оторванной от теплой груди, замерзает, и, как оказалось, навеки, голые кисти рук превращаются в дерево, и мне приходится долго их отогревать, прежде чем снова взяться за ледяной айсбайль. Идем вниз. В голове какой-то сумбур и радужное мерцание, хочется срочно что-то сделать: мы как наркоманы, наглотавшиеся веселящего допинга. Тяжесть надетого рюкзака немного трезвит, но мы по-прежнему спускаемся все ниже и ниже, и все больше кислорода растворяется в нашей изголодавшейся без него крови...

15 августа
Гроза и продолжавший моросить время от времени дождь припорошили вершины свежим крошевом снега. По склонам рваными клочьями ваты ползЈт туман; он постепенно поднимается и сливается с серым, тусклым одеялом неба. Мы сворачиваем наш лагерь и потихоньку вылезаем в долину восточной ветви ледника, как будто заразившись медлительным, безликим безразличием окружающей действительности. Здесь за шесть лет многое изменилось: ледник отступил еще дальше, а прошедшие селевые потоки обезобразили и искорежили когда-то ровные, поросшие травкой полянки. Но нас, в нашем вялом и отупевшем состоянии, ничто уже не волнует, нам бы сейчас добраться до перевала или хотя бы вон до того камня, где снова можно сесть и отдохнуть... Седловина - как огромная снежная раковина, выдутая отраженным от скалы справа ветром. Даже сейчас, в тихую сумрачную погоду, здесь гуляют неприятные холодящие сквозняки. Мы стараемся поскорее выйти на другую сторону, откуда начинается не видимый за перегибом крутой спуск по ровному и широкому ледовому "парусу" Бригантины.

Здесь, несмотря на ветерок, хорошо: светит солнце и открывается прекрасный вид на долину Кельтора, а слева - сквозь белые драпировки облаков проглядывают скальные бастионы Джигита... На очередном отрезке оказалось, что путь нашего спуска проходит рядом с невесть как оказавшемся на крутом ледовом склоне небольшим, килограммов на пять, камнем. Каким образом ему удалось остановиться именно здесь, а не улететь до конца вниз, так и осталось для нас загадкой. Я, как и все остальные до меня, прошел мимо этого камня и застраховался в очередной точке перестежки. Ира и Игорь уже спустились вниз по второй веревке и стояли пристрахованные к ледобурам там, поджидая Юру, который должен был принести следующую. Я сдергиваю ее сверху, и она улетает с шипением вниз, утаскивая вслед за собой и репшнур с ледосбросом. Все пока происходит как должно, я вытягиваю основную веревку, отцепляю ее и отдаю Юре, а сам начинаю постепенно выбирать реп, чтобы организовать себе следующий сброс, и только сейчас замечаю, что петля перехлестнула через камень и вот-вот сдернет его.

Как в замедленном кино вижу, как он начинает шевелиться и, неправдоподобно быстро набрав скорость, скользит по ледяной поверхности, устремляясь прямо на стоящих внизу Иру и Игоря. Реагируя на крик "Камень!", они поднимают головы и замирают. Их возможность перемещаться ограничена длиной страховки, так что им остается только стоять и ждать, чтобы, полагаясь на свою реакцию, в последний момент увернуться от несущейся на них черной смерти. Так оно и происходит. Камень со свистом пролетает совсем рядом с Игорем и уносится дальше вниз, до самого конца склона, где, шипя, как раскаленный кусок металла, упавший в воду, врезается в снег. Несколько секунд мы проводим в оцепенении, а затем, когда холод ледяного душа опасности сменяется жаром прилившей к лицу крови и приходит осознание происшедшего, продолжаем спуск, действуя, как автоматы, вешаем и сдергиваем веревки, и вскоре оказываемся на ровной заснеженной плоскости...

Вот и все. Последние, прощальные шаги по ровному, открытому леднику. К радости от свершенного постепенно начинает примешиваться легкая грусть от близкого конца похода. Ясно уже, что апогей пройден, и есть ли какой-то смысл продолжать тянуть нитку похода до самого конца, если спортивных целей перед нами больше не сто'ит. Юра полагает, что не ст'оит этого делать, и хочет идти на следующий день прямо вниз, в Пржевальск. Ира решает присоединиться к нему, а мы с Игорьком предполагаем пока пройтись до озера Алакуль и спуститься оттуда к Алтын-Арашану. Грустно. Мы много пьем, пытаясь расслабиться и немного отвлечься, но спирт только тяжестью ложится на сердце. 16 августа Ночь и утро были прохладны, светила уже довольно большая луна, было тихо, и даже потоки воды с ледников ревели с каким-то застенчиво-приглушенным воркованием. Встаем довольно поздно: спешить нам теперь совершенно некуда, да и собираемся долго, так как приходится перекидывать вещи от одного человека к другому. Фотографируемся на память на фоне уже достаточно далекого перевала, успев захватить в объектив кусочек голубого неба, который вскоре исчезает, поглощенный клубящимися и постепенно чернеющими тучами. Становится сумрачно, природа как бы хмурится в преддверии нашего расставания, а когда мы останавливаемся, чтобы отдохнуть и определиться, в каком месте нам с Игорем лучше всего будет повернуть направо на перевал, она просто приходит в бешенство. Налетает дикий ветер, несущий с собой снежные заряды...

В результате мы по-прежнему идем все вместе, под ногами среди травы хлюпает снежно-водяная каша, но постепенно теплеет, и, чем дальше мы спускаемся вниз, тем все тоньше и тоньше покрывало туч, они разрываются и, наконец, выглядывает солнце. Всего лишь два часа непогоды, но в результате этого мы с Игорьком оказались совсем не там, где предполагали быть еще утром... В лесу влажно, ветер остался где-то высоко, а здесь стоит душная, прохладная сырость. Мы забираемся под елки, ставим палатку, с наслаждением скидываем с себя мокрую одежду и постепенно согреваемся. Ужинаем мы уже в полутьме. Небо, сбросив с себя тяжелые оковы, раскинулось темно-фиолетовой полосой между склонов ущелья. По еле заметному свечению гребня чувствуется, что вскоре взойдет луна, а мерцающие яркие звезды то и дело вспыхивают метеорами и расчерчивают пространство по линейке, шелестя еле слышно сквозь рокот реки: "Ты вернешься, вернешься..."