Читайте на Mountain.RU: Джо Симпсон. "This Game of Ghosts"

Перевод: Игорь Ивашура, Мюнхен
CYKNAX Ent

Джо Симпсон

ЛАВИНА

Продолжение. Начало см. здесь

Прошло много времени, прежде чем моё заикание и прерывистая речь выправились, и я вновь почувствовал интерес к жизни. Как близко я был к краю? Это теперь не особо меня занимало. Да, имело место чудо, счастливая случайность. Но я научился быть осторожней в оценке снежного покрова и более адекватно стал просчитывать риск на подобном рельефе.

Половина моих сбережений ушла на покупку новых кошек, взамен тех, что я потерял при падении. Мне было совершенно неясно, на какие шиши доживать в Шамони остаток лета. Вся наша туса из Манчестера и Шеффилда жила в радостной анархии. Никто не делал из себя героя, но никто и не тусовался просто, “заодно”. Все делали горы и, в свободное от этого занятия время, пытались развлекаться по полной. Кто-то рассказал нам, что французы уголовно не преследуют бомжей и прочих лиц, не имеющих средств к существованию. Некий парижский супермаркет выставляет продукты незадолго до истечения срока годности бесплатно для бедствующих. Такая практика очень гуманна для нуждающихся социальных элементов, мы тоже ею пользовались, совершенно при этом не парясь.

Я совершенно бесталанный и трусливый вор. Уже при одной мысли о подобном я краснею до свекольного цвета, и мне кажется, что над головой у меня загорается неоновое табло: “ВОР!ВОР!ВОР!”.

Я сглотнул слюну и сдавленно хихикнул, когда продавец отрезал для меня кусок высококлассной ветчины и, упаковав деликатес в фирменный пакетик с логотипом супермаркета, передал мне его через стойку.

“Мерси, биен”, - сказал я в ответ и побрёл по пустым переходам магазина в сторону кассы. Позыркав направо и налево, я судорожно засунул квадратный пакет в передний карман своих белых шорт, уже чувствуя, как зарделись красным мои уши. Взяв какой-то пакет с полки, я сделал вид, что жутко заинтересован напечатанной на упаковке информацией. Осознав, спустя мгновенье, что читаю инструкцию по пользованию женскими тампонами, я бросил упаковку обратно и, судорожно сглотнув, направился к кассе. В кармане у меня лежало достаточно денег для покупки одного батона, и я долго и придирчиво выбирал его, одновременно выбирая самую безобидную из имевшихся в наличии кассирш. В конце концов, я направился к милой молодой девушке, полировавшей свои ногти в ожидании покупателей.

Пока транспортная лента везла батон к кассирше, я попытался достать деньги из переднего кармана шорт. Лихорадочно пытаясь выудить мелочь из кармана, я отметил, что глаза кассирши заметно округлились. Я передал ей три франка. Почему она при этом хихикала и качала головой, я так и не понял. Мне оставалось лишь несмело улыбаться.

“Вуаля, мерси”,- прокомментировал я свою щедрость, не взяв пару сантимов сдачи, так и не поняв, почему она смеётся. Не понимая причин её радости, я счёл за лучшее бодро посмеиваться вместе с ней, но это вызвало взрыв ещё большей интенсивности – смех её перерастал в хохот. Она зажимала рот рукой, а взглядом показывала мне на шорты. Только теперь я заметил, что чуть левее ширинки был виден прямоугольный пакет с просвечивающим сквозь белую ткань шорт логотипом супермаркета. Под громкий гогот за спиной я бросился вон и скрылся в тёмном чреве бара “Националь”.

Там я нарвался на Мюррея Лэкстона, читающего за стойкой “Дейли Телеграф”. С килограммом копчёной ветчины у ширинки я выглядел весьма рельефно.

-Как дела, как жизнь? - стал он меня расспрашивать, в то время как я освобождал ветчину от её позорного плена.

-Бывало и получше… - ответил я, выкладывая свой трофей на стойку бара.

Мюррей был исключительно вежливый и приветливый человек. Его вежливость застигала практически всех врасплох, он вечно извинялся, часто даже за то, к чему не имел никакого отношения. Он был непоколебим в своей приветливости, ничто не могло вывести его из благостного расположения духа.

-Ты слышал уже про Педди и Марка? - спросил он, пережёвывая порцию ветчины с батоном.

-Не, у них что-нибудь случилось?

-Ну да, но, в общем, сейчас уже всё в порядке.

Пару дней назад эти парни покинули наш кэмп с твёрдым намерением пройти чистым лазаньем контрфорс Червазутти на френейской стене Монблана. Они вышли в компании друзей, собиравшихся лезть “центральный столб” на той же стене. Оба маршрута по красному граниту принадлежат к самым замечательным линиям большой сложности всех Альп. Наши знакомые, Шон и Кокс, вышли на Френейский столб со своими австралийскими друзьями. По непонятной нам причине они обозвали свою группу “Интернациональным турецким патрулём”.

Марк с Пэдди решили идти быстро, с минимумом снаряжения. Перед тем, как покинуть хижину в направлении забытого богом верхнего плато Френейского ледника, Пэдди взял у кого-то в прокат старые резиновые перчатки, надеясь, что они помогут ему в утренних заморозках бороться с холодом.

Последние верёвки сложного лазанья на контрфорсе они преодолевали уже в лучах заходящего солнца. Таким образом, они впервые прошли этот маршрут лазаньем и за очень хорошее время. Парни слышали работу Шона, Кокса и австралийцев на соседнем контрфорсе и, уходя, пожелали им спокойной ночи. После этого они направились в сторону ледового купола вершины. Шли не связываясь, довольно быстро набирая высоту по ледовому склону Монблана. Пэдди осторожно следовал за Марком, большим, тяжёлым мужчиной. Сухощавый Пэдди старался наступать точно в вытоптанные предшественником следы, надеясь, что если тяжёлый Марк не провалится в незаметную трещину, то и ему нечего бояться – так, во всяком случае, думал Пэдди. Марк существенно вырвался вперед, когда Пэдди поставил ногу в очередной след друга. И тут же съехал на заднице во внезапно возникшую чёрную дыру.

Пэдди повезло, трещина проходила неким зигзагом, и он пролетел на сорок метров в глубину, практически не пострадав: серия ударов о стенки трещины затормозила смертельное падение. Он приземлился на дно без памяти от многочисленных ушибов и глубоких царапин, но, в общем, он даже не покалечился.

Марк, заметив, в какой-то момент, что его напарник задерживается, пошел в опускающихся сумерках по своим следам обратно. Он дошел до провала и, покричав вниз, обрадовался, услышав ответ друга из глубины ледника. Достал верёвку, однако все попытки сбросить её другу остались безуспешными. Он бросал верёвку раз за разом, но она собиралась кольцами на небольшой ледовой полочке в двадцати метрах над дрожащим от холода Пэдди. Поняв безысходность дальнейших попыток, Марк пошел через вершину Монблана за помощью. Переждав ночь на гребне, он с восходом луны стал спускаться по нормальному пути подъёма во Францию. Мимо коварных трещин, в сторону хижины Готер.

Пэдди в это время боролся с холодом: он прыгал на месте, махал руками и пытался согреть руки в резиновых перчатках, засовывая их под мышки. На рассвете в трещину стал попадать отражённый свет с поверхности, и Пэдди обнаружил возможный вариант побега из ледового плена. Он проходил по поднимающемуся дну трещины до ледового балкона в левой части. Осторожно вылез он на полку и пробрался непосредственно к дыре, в которую вчера провалился. Теперь он стоял на балкончике, который мешал скидываемой верёвке. Его руки в резиновых перчатках были бесчувственны - первый признак серьёзного обморожения. Он начал понемногу подниматься, упираясь ногами и спиной в стенки трещины. Поднимаясь, он слышал звук приближающегося вертолёта. В конце концов, он высунул голову из трещины и, щурясь, отметил, что вертолёт как раз спускается к трещине прямо над ним.

Когда Пэдди и Марк доплелись до кэмпа, их встретили шумными приветствиями и вздохами облегчения. Пэдди прихватило пальцы, но он довольно быстро восстановился. Его ушибы и царапины зажили ещё быстрее. По возвращении в Англию Марк продал “стори с перчатками” одному из производителей этих изделий за двести пятьдесят фунтов, хотя это Пэдди таскал эти резинки на своих руках. После истории с лавиной я был главным объектом для хихиканья и острых шуток нашей тусовки. Теперь я с облегчением отдал пальму первенства Пэдди и его резиновым перчаткам. Он больше подходил на роль мальчика для битья.

Пэдди гораздо чаще оказывался на волосок от смерти, чем любой из моих знакомых. Он буквально недавно выздоровел от последствий теракта на одном из испанских вокзалов. Взрыв бомбы сбил его с ног, он потерял сознание. Как только дым развеялся, его друзья заскочили в вагон. Там царил кровавый хаос. Пять трупов, стонущие раненые… Пэдди лежал среди погибших, прерывисто дыша. Он был серьёзно ранен, несколько осколков торчали из его спины. То, что он выжил, было невероятно. Осколки оказались менее опасны, чем повреждения лёгких от взрывной волны. Кроме того, он получил многочисленные ушибы по всему телу. После выздоровления он решил заняться прохождением знаменитых маршрутов чистым лазаньем – и после первого же успеха приземлился в ледовом колодце.

После нескольких дней на трудном и опасном маршруте жизнь в долине кажется чудесной. Смена точки зрения, так сказать. После чёрно-белых тонов горы ты попадаешь в цветной фильм действительности. Вещи, казавшиеся до этого важными или существенными, становятся второстепенными. Деньги, счета, виды на будущее, уверенность в завтрашнем дне - все эти общечеловеческие ценности оказываются неожиданно иррелевантными. На пару дней действительность сводится к очень простым потребностям – поесть достаточно, напиться вволю. Туристы, прогуливающиеся мимо окон нашего бара, казались мне существами без цели, они не могли ничего достичь. Жизнь состоит из гораздо большего спектра ценностей, чем то, чем мы привыкли дорожить. Возможно, в лавине я впервые осознал, какое это счастье жить, и впервые понял, какие тонкие нити нас в этой жизни удерживают. Одна единственная мелочь может лишить нас ВСЕГО. Зато насколько больше ценим мы жизнь, зная, как она уязвима!

Мы живём на своём Западе, в обществе, защищённом со всех сторон. Прививки, социальные гарантии, медицина – всё это значительно продлевает нашу жизнь. Нас призывают быть осторожней, избегать ненужного риска, обустраивать надёжную, застрахованную от социальных потрясений жизнь. Жить же сегодняшним днём, брать от жизни то, что хочется, и не ждать вечность - плохо. Нам говорят, что человеческое общество по таким принципам существовать не может. Правда, иногда происходят всплески – стихийные бедствия, потеря родственников, безработица. И мы начинаем понимать, что нет такой страховой компании, которая оградит тебя от всех бед. Жизнь меняется, и от неё не оградиться.

Выжив в лавине, я с ещё большей страстью отдался альпинизму. Я знал, чего хотел. Я хотел в Анды, в Каракорум, я хотел в Гималаи. Я хотел увидеть новые страны, новые культуры, я хотел подняться на чужие горы. Я хотел жить в состоянии постоянной “чрезвычайной ситуации”. Это состояние души я слишком хорошо понял во время моих альпийских приключений. Я не хотел слышать ничего про карьеру, семью и прочий цивилизованный бред. Я хотел просто свободы. Нахождение в горах было самым чистым ощущением освобождения, которое я когда-либо переживал. Альпинизм означал для меня диаметральную противоположность обрюзгшему миру с его бюргерскими принципами. А тот факт, что альпинистов и так практически все не понимают, придавало всей ситуации некую элитарность, некую особенность по сравнению с остальными. Мы лучше и нас мало.

Довольно извращённая тяга - ставить себя в критические обстоятельства, осознавая при этом, что выход из них будет стоить напряжения всех душевных и физических сил. Стоять у основания огромной стены, доверять своему другу и иметь полную уверенность в том, что пройдёшь маршрут! Это чудесное ощущение доверия своим собственным силам. Многим наше занятие бесполезным спортом кажется абсурдным. Но ты стоишь под стеной, всё продумано и тысячу раз проверено. Тот, кто не побоится этого шага и начнёт маршрут, может получить бонус - подтверждение веры в себя. Может почувствовать всё благородство окружающего вздыбленного пространства.

Цель перед глазами. Пора действовать, и действовать точно. Когда ты делаешь первый шаг, первое движение, первый взмах инструментом, ты перемещаешься в жесткий и холодный мир действительности. Жёсткость этого мгновения невозможно передать словами. От первого шага до выхода на вершину ты охвачен этим состоянием. И на спуске оно присутствует, только позже, в долине, потихоньку на смену ему приходит умиротворение.

Жан-Поль Сартр однажды сказал: “Человек существует только своими поступками, он эксестирует, только если воплощает себя в действительности, он ничто иное, как отголосок своих движений. Своей жизнью человек пишет свой портрет, и нет ничего кроме этого единственного портрета”.

Если бы воспоминания о прошедшем были бы досконально точны, то незачем было бы жить и искать новые переживания. Люди просто бы жили прошлым. К счастью, наша память добра к нам. Она стирает плохие воспоминания и выбеливает хорошие. И когда, некоторое время спустя после возвращения в город ты обнаруживаешь, что воспоминания блёкнут, тебя снова начинает тянуть в горы. Тебя снова влечёт к основанию тёмной стены, ты вновь бросаешь на чашу весов покой, уверенность в завтрашнем дне...

С другой стороны, всё попахивает клиникой. Как вообще можно оправдать потерю своей жизни или жизни своего друга каким-то эфемерным ощущением, которое не поддается рациональному обоснованию? Зачем подниматься по крутой и опасной стене, если с другой стороны можно подняться, не вытаскивая рук из карманов? Иногда даже не пешком, а прибегнув к помощи канатки. Если дело в адреналине, то зачем такие жертвы? Ты можешь кататься на американских горках, нюхать кокс, завести себе, в конце концов, очень сложный авантюрный роман на стороне. Ты можешь делать массу вещей, которые дают встряску, не являясь при этом смертельно опасными. Зачем быть покорителем никчёмного и невольником абсурдного?

Жереми Бентхам, теолог и философ восемнадцатого столетия, развил теорию, которую он назвал “Deep Play”. По этой теории то, чем игрок рискует, находится в диком дисбалансе с тем, что он когда-либо может выиграть. В альпинизме тоже приходится считаться с возможностью потери собственной жизни или жизни находящихся рядом людей. На другой чаше весов лежит радость от достижения вершины, тяга к приключениям, мимолётное удовлетворение собственного эго. Тот факт, что полного удовлетворения собственного эго практически быть не может, делает эту привязанность болезненной зависимостью. Эта привязанность глубоко сплелась корнями с абсурдностью всего альпинизма.

Это так гениально красиво и так бесполезно, что просто необходимо на это решиться.