Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Автор: С.Н.Егурочка

Интервью

Мы сидим в маленькой уютной хижине и потягиваем пиво из больших стаканов. В их стеклянных, пузатых боках отражается огонь камина. За окном раздается страшный грохот, будто совсем рядом прошел товарный поезд. Я невольно втягиваю голову в плечи, собеседники же мои не обращают на весь этот шум никакого внимания. Видно, что они тяготятся купленным мною пивом и предпочли бы более привычный напиток, но, то ли стесняются, то ли не хотят обидеть меня, молодую корреспондентку, и поэтому глотают через силу. Наконец, один из них все-таки не выдерживает, залпом допивает и кивает бармену: “Как всегда!”. На столе появляется бутылка крепчайшей водки. Официант пытается поставить рюмки, но, остановленный коротким жестом, уносит их обратно. Я с ужасом смотрю, как водка льется в пивную кружку. “Слава богу, теперь разговор пойдет, - думаю я, и, как бы невзначай, спрашиваю: – Давно вы занимаетесь этим?”. “Скоро двадцать лет” - говорит тот, которого я про себя назвала “Стариком”. Его молодой товарищ закуривает и выпускает дым кольцами. Странно, он вроде бы здесь, но я чувствую, как его мысли бегут туда, откуда сам он только что вернулся. Что-то не отпускает его, заставляя прокручивать заново события предыдущих дней и ночей. Он пока не произнес ни слова, и я сомневаюсь, заметил ли он вообще, что за столом кроме него и Старика присутствует еще кто-то. “Рембо” - называю я его.

Открывается дверь и внутрь вваливается шумная компания. Это совсем молодые люди, которые, скидывая на пол амуницию, шумно хвастают своими подвигами и громко требуют пива. Рембо метнул в их сторону короткий взгляд и по презрительным искоркам, вспыхнувшим в его глазах, я поняла, что это не настоящие, настоящие ведут себя по-другому. “Пивнюки”, - хмыкнул Старик, и мне стало ясно, какую я допустила оплошность, заказав этот напиток. “Давайте, я унесу”, - предложила я и взяла, было, кружки с недопитым пивом, но Рембо улыбнулся мне лицом, обожженным солнцем и ветрами и сказал: “Сядь, нельзя оставлять недопитый стакан – плохая примета”. “А вы верите в приметы?” “Конечно, нет!” - как-то торопливо и одновременно ответили они, и эта одновременность позабавила. Они оба засмеялись искренним добродушным смехом, выдающим по-настоящему сильных людей. Лед недоверия растаял…

- Как вы начинали? - спросила я.

- Как все, с малого, - сказал Старик и тоже закурил, - Мне повезло, я рос в деревне возле дороги и еще в детстве мы с пацанами переходили эту дорогу туда и обратно. Дорога была совсем маленькая и, шастая по ней, я и не предполагал, до чего меня это доведет… То есть, вы стали асфальтистом еще в детстве? Да нет, что ты, какой там асфальтизм – так баловство… Кстати, а почему “асфальтизм”, ведь вы переходите дороги не только по асфальту? Просто все начиналось в Европе более ста лет назад, а там уже был асфальт. Ну, и пошло… И хотя мы переходим и бетонные шоссе Норвегии, и грунтовые автобаны Перу, и грязевые хайвэи Индии, нас по традиции называют асфальтистами.

- А зачем вам это? Что заставляет вас делать это? Зачем?

- Понимаешь, - вмешался молчавший до сих пор Рембо, - на этот вопрос нет ответа. До тех пор, пока ты сама не попробуешь, тебе никто не объяснит, что такое перебегать двадцатиполосный автобан в Германии с тридцатикилограммовым рюкзаком, уворачиваясь от несущихся со страшной скоростью и грохотом автомобилей (мы их называем “чемоданами”), или что такое двадцатиградусный мороз со шквалистым ветром, когда палатку рвет в клочья, а ты не можешь уйти ни вперед, ни назад и вынужден пережидать эту ночь на разделительной полосе…

- Да,.. - Старик налил себе еще полкружки, - Это хорошо, если палатка есть, а бывает, ночуешь без всего, на голом асфальте и надеешься, что тебя не намотает на кардан пьяный дальнобойщик и не снесет снегоуборочная машина. Помнишь шоссе под Мехико-Сити? – спросил он Рембо.

Тот кивнул. Оба замолчали и, прикрыв глаза, думали о чем-то своем. Я понимала, что мне не дано проникнуть в мир их воспоминаний, да и вообще в их мир - посторонних туда не пускают. Чтобы получить туда пропуск, нужно пройти столько испытаний, столько терпеть, преодолевая себя и стихию, что выдерживает далеко не каждый.

Они были погружены в себя и каким-то седьмым чувством, я понимала, что и мне лучше помолчать, что любая сказанная фраза будет неуместна и фальшива…

Я огляделась по сторонам: в хижине, построенной у самого края дороги, собралась разношерстная публика - молодые и старые, бедные и богатые, мужчины и юноши, даже девушки были здесь, и всех их объединяет одна страсть – страсть к переходу дороги. Они собрались здесь не случайно – рядом с этой хижиной пролегает несколько дорог, привлекательных для асфальтистов. Какие-то из них переходятся за несколько часов, а для преодоления некоторых нужны дни, но, уходя, всегда можно быть уверенным, что при малейшей опасности, мужественные и молчаливые люди придут на помощь, напоят горячим чаем, поделятся чистой одеждой и бельем, разломят последнюю сигарету поперек и спичку вдоль… Кто побывал тут однажды – никогда не сможет забыть атмосферу братства и взаимовыручки, царящую здесь. Старый бармен, настолько старый, что никто не помнил его настоящего имени, и которого все звали Сильвером, стоял, облокотившись на стойку своего бара и умным, проницательным взором наблюдал за происходящим в зале. Я уже знала его историю: много лет назад он был сметен в кювет снегоуборочной машиной, и когда после доброго десятка минут поисков, его сочли погибшим, сумел-таки вытаять из-под спресованного до каменного состояния снега и льда, и пришел в эту самую хижину на обмороженных ногах на собственные поминки. Что он вытерпел – нам не дано понять. Он лишился пальцев на руках и ногах, от него почему-то ушла жена, но друзья, сбросившись, выкупили для него эту хижину и он смог остаться среди них, ловко орудуя шейкером, рядом со столь привлекательной и столь жестоко с ним обошедшейся дорогой…

Старик заметил мой взгляд:

- Много здесь стало народу, раньше было уютнее… Вы всех здесь знаете, - спросила я. Прежде знал, сейчас - нет. Раньше люди, переходя дорогу, вкладывали в это душу, а сейчас просто модное увлечение. Многие начинают, а потом бросают – не по ним это…

- Меня он, - Рембо кивнул на Старика, - сделал асфальтистом. Я раньше занимался перелазанием, это такой спорт, где дорогу перелазают по безопасным, предварительно подготовленным переходам, но чувствовал, что не мое это. В перелазании главное результат, и если ты не занимаешь высоких мест, тебя вытесняют молодые перелазы. Время, очки, места – все это раздражало. А потом он, - снова кивок в сторону Старика, - предложил мне перейти Московскую Кольцевую в час пик. Славный был переход…

Старик улыбнулся и нежно посмотрел на Рембо, – Этот был совсем зеленым, думал, что если хорошо перелазает на соревнованиях, то и с МКАДОМ справится легко, но не тут то было: когда мы оказались на середине, случилось непредвиденное – внезапно пошел кортеж президента Казахстана, а это спрогнозировать, и, соответственно, подготовиться к этому, - невозможно. Летящие “чемоданы”, снегоуборки, даже пьяные дальнобойщики– к этому мы были готовы, но кортеж…

- Мы еще не добрались до разделительной, - продолжил Рембо, - когда началось… Сначала мы уворачивались от мотоциклистов, потом от джипов охраны, но огромный черный броневик все-таки чиркнул меня по каске, к счастью, без серьезных последствий. А когда мы в стремительном броске достигли фонарного столба на разделительной полосе и приковались к нему тросом, из замыкающей машины по нам дали очередь из автомата. Это было и страшно и интересно одновременно. Я больше не знаю никого, кто бы видел эту ужасную красоту – автоматную очередь казахских охранников – и остался жив! После этого я навсегда бросил перелазание и ушел в асфальтизм. До сих пор храню на себе эти отметины.

Старик приподнялся со стула и, нагнувшись, показал мне страшные дыры от разрывных пуль на дорожных джинсах.

По грубым стежкам, по ниткам, не знавшим ножниц и перекушенным здоровыми белыми зубами, я поняла, что не женская рука штопала эти джинсы… С самого начала нашей встречи я заметила, что мои собеседники не обращают никакого внимания на женщин, находящихся в хижине. Да и во мне самой они видели лишь собеседницу, наивную и восторженную… собеседницу, но не более того. Здесь что-то не так, решила я. Если мужчина, беседуя с молодой женщиной, смотрит ей только в глаза, значит…

- У вас есть семьи? – спросила я и тут же пожалела, потому что по их лицам пробежала молния боли и страдания. Была у меня жена, - ответил Старик, - только однажды утром, она поставила вопрос ребром: или дороги, или… И вы, конечно, выбрали дороги, - у меня слезы на глаза навернулись, и я отважно плеснула себе в кружку водки. Нет, я выбрал ее, а она на следующий день ушла к сантехнику из соседнего подъезда. С тех пор не люблю женщин и подъезды…

- Когда я знакомлюсь с девушкой, - медленно подбирая слова начал Рембо, - я сразу говорю, что я асфальтист, что у меня нет ни дома, ни работы, что я не обучен манерам, что могу встречаться с ней не часто и никогда не знаю ни даты, ни места, ни времени. Я честно говорю девушке, что все мое на мне, больше ничего нет и ничего не надо. Говорю, что пропах запахом дорог, что ночевка в кювете или на разделительной полосе– высшее для меня наслаждение. Ты должна понять, говорю я ей, что я задыхаюсь в твоем мещанском домике с вонючей геранью на окне, что мне противно вытирать сопли твоим детям и менять им подгузники. Я не могу ходить на работу каждый день, а по воскресеньям жарить шашлык, единясь с природой! Я такой, как есть, и либо ты принимаешь меня таким, либо можешь катиться к чертовой матери!

Рембо с силой поставил кружку с водкой на стол. Я невольно залюбовалась его большими мозолистыми руками. Старик похлопал его по плечу, пытаясь успокоить, но тот распалялся все больше:
- Пойми, дура, говорю я ей, я не могу на тебе жениться, потому что не знаю, когда вернусь из очередного перехода и вернусь ли вообще. Ты должна понять, что как бы сильно я тебя ни любил, как бы ни хотел быть с тобой, всегда наступит момент, когда в дверь постучит друг и позовет на переход, например, Ленинградского шоссе возле деревни Колесные Горки. И я не смогу отказать!…

Вот оно что! Оказывается и эти люди, сделанные из железа и камня могут страдать! Оказывается, за их непроницаемыми оболочками скрываются тонкие, ранимые души! Они открываются любимым, а те, не понимая, ранят их еще больше… Их, настоящих героев, не щадящих себя ради того, чтобы доказать, что возможности человека безграничны, что можно раздвинуть границы бытия намного дальше соседского забора!

При этих словах Рембо презрительно хмыкнул:
- Переходить дорогу по подземному переходу, все равно, что ловить рыбу в аквариуме.

Как сказал, мысленно позавидовала я. Бьешься, бьешься над фразой, и ничего не получается, а тут такой искрометный экспромт и в “десятку”!

- Я не осуждаю их, - возразил Старик, - они тоже любят дороги, но по-своему. Ведь асфальтизм, - это не только смертельные опасности. Из асфальтизма вышли, например, продольники – люди, путешествующие вдоль дорог по кюветам и обочинам.

- Что за интерес – брести вдоль дороги месяц? – буркнул Рембо.

- Нравится людям – пусть ходят. Кстати, некоторые из них бредут не только по кюветам, но и по разделительной полосе. А что такое месяц на разделительной полосе без выхода на обочину – не мне тебе объяснять, - резковато осадил его Старик и продолжил, - Появилось новое снаряжение, с которым можно переходить дороги, на которые раньше и смотреть-то было страшно… Зимой стали переходить, ночью, а раньше на это решались единицы. Ну и, конечно, ездить по другим странам стали больше. Раньше мы только свои дороги переходили, а теперь нет дорог, где бы ни отметились наши люди. И смотримся мы очень достойно на любых дорогах!

- А что самое трудное при переходе? – поинтересовалась я.

- Самое трудное – преодолеть себя. Ведь когда мы переходим дорогу, мы преодолеваем не только расстояние - мы преодолеваем свой страх и свою нерешительность, мы преодолеваем детские страхи и взрослые комплексы. Недаром говорят – асфальтизм школа героизма. Мы доказываем себе и всем тем, кто никогда не заглядывал за другую обочину дороги, что есть другой мир, выжить в котором могут люди сильные телом и духом, несмотря на всю его жестокость, непредсказуемость и суровость.

- Наверное, не каждому это дано? – спросила я.

- Конечно. Нужно много тренироваться. У нас существует целая система, готовящая асфальтистов. Молодежь под присмотром опытных товарищей совершает свои первые переходы через несложные сельские дороги. Кто-то отсеивается уже на этом этапе, потому что не понимает, что теперь он должен делить с товарищами и еду и одеяло. Все, что было его – становится общим. Эгоистам в нашем деле нет места, и этим мы принципиально отличаемся от других, заграничных асфальтистов. Я не понимаю, как можно идти на переход со своим бутербродом в кармане? Если ты завтракаешь своим бутербродом, то в обед отнимешь бутерброд у товарища, а на ужин бросишь этого товарища одного на дороге!

Старик был возмущен. Он встал и быстро куда-то вышел.

Вернулся Старик. Он был спокоен и даже весел. Очевидно, он избавился от чего-то, сдавливавшего ему сердце. Как легко эти люди справляются со своими проблемами! Только что он был раздраженным, можно сказать, злым, а спустя две-три минуты вернулся совсем другим человеком. Как бы я хотела уметь так управлять своим настроением!

В это время дверь в хижину внесли молодого парня. Его глаза были закрыты, ртом он жадно втягивал воздух, не переставая непрерывно стонать.

- Что с ним? – испугалась я.

- Ерунда, ничего страшного, обычная “дорняшка” - дорожная болезнь. Когда переходишь дорогу, начинает сказываться недостаток кислорода – чем дальше от обочины, тем меньше его остается. И дышишь вроде бы изо всех сил, а воздуха все меньше и меньше. Подсчитано, что на середине восьмиполосной дороги, кислорода в два раза меньше, чем, например, здесь, - Старик махнул рукой, едва видимой в табачном дыму,

- Многие из тех, кого “дорняшка” застала далеко от обочины, так и не смогли вернуться. Самое обидное, когда достигаешь той стороны дороги, а вернуться сил уже не хватает. Сколько хороших парней осталось на той стороне! А с этим все будет в порядке? Отлежится и еще на собственной свадьбе погуляет! – рассмеялся Рембо, и я еще раз подивилась его живому, искрометному юмору.

Казалось бы, его душа давным-давно должна была превратиться в камень! Ан, нет – он находит в себе силы шутить и смеяться, несмотря на умные глаза и седые, не по возрасту, волосы на бритой голове.

- А если бы ему не помогли?

- Не надо о грустном, - попросил Рембо.

- Расскажи что-нибудь забавное из своей жизни, - попросила я напоследок.

- Забавное? – он задумался, - Хорошо, слушай. Однажды мы с товарищами ночевали на Минском шоссе. Зима, холодно, все промокли и развесили в палатке вещи сушиться. Хотели чай скипятить, а воды нет… Как мы эту воду добывали – отдельная история. В общем, каждый внес каплю своего труда. Когда чай был готов, оказалось, что вкус у него не очень приятный. Но делать нечего – выпили весь. А когда показалось дно, оказалось, что в кастрюле лежит чей-то грязный носок.

Видя, что ни я, ни окружающие не совсем поняли, он пояснил:

Зал грохнул! Казалось, от смеха обрушится потолок - так хохотали все вокруг. Старик в это время долил в кружку остатки водки, выпил залпом и уснул, положив голову на стол. Я с восхищением смотрела на этого мужественного человека, который сделал целью своей жизни борьбу со стихией. Он ест, когда хочет, спит, когда устал, смеется, когда весело и никогда не плачет. Эти люди ни за что, никому не покажут своей слабости! Их души открыты всем ветрам, как и дороги, которые они покоряют, их чувства красивы, их слова коротки и выразительны, их мысли чисты, их взгляды лучисты.

Как бы я хотела, так же, как и они, стоять на той стороне дороги, вскинув вверх руку с пальцами, сложенными в победную букву “В” и говорить себе: “Парень, ты сделала это!”