Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU

Монблан, блин!

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя...
А.С. Пушкин

Часть первая. КРУТЫЕ ПЕРЦЫ.

Лихо проскочив снежно-ледовый склон Валле – Бланш, наша группа установила палатку на Col du Midi, заняв тем самым свое место среди разбросанных по всей выемке перевала палаток французов, англичан, немцев, шведов, итальянцев, датчан, корейцев, австрийцев, чехов, македонцев, словенцев, словаков и представителей еще двадцати, черт знает каких, национальностей. Вся эта многонациональная публика ела, пила, готовила снаряжение, сверялась с прогнозом погоды, маневрировала по склону и общалась, общалась, общалась. Язык общения, разумеется, был английский, несмотря на то, что у представителей восточной Европы с этим языком было очень плохо, а у многих представителей западной Европы просто плохо. Но разве это может быть барьером на пути человеческого общения?

В нашей группе было трое англомолчащих и один англомычащий. Не без гордости сообщу, что англомычащим был я. Больше меня в нашей группе английских слов знал только словарь, который сейчас валялся внизу в кемпинге. Уже проболтавшись по Альпам без малого две недели, мы на решающий бросок, венчающий весь поход, решили не брать ничего лишнего. Обязанности словаря были вменены мне. Я уже освоился в горах Западной Европы и мог запросто составить фразу из трех английских слов. Удавалось и больше, но здесь таилась определенная опасность. Некоторые из этих фраз никто, кроме меня не мог понять. С другой стороны, мои товарищи уже овладели техникой однословного английского. Поэтому самый частый вопрос, на который мне приходилось отвечать, звучал: “А как будет по-английски…?” После этого, вооружившись словом, добавив к нему еще те восемь, что остались от школы и института, они шли общаться с иностранцами. Такое общение доставляло всем явное удовольствие. Английская речь проникала в наш быт и, иногда, мы уже в общении друг с другом употребляли английские словечки, а то и целые фразы. Потому, уважаемые читатели, отнеситесь с пониманием к тому, что вам придется столкнуться в этом повествовании как с некоторыми английскими фразами , так и с отдельными словечками из других языков. Это более точно передаст суть произошедших событий. Впрочем, я надеюсь, что все будет хорошо понятно и без словаря.

Так вот, от всей остальной публики мы отличались не только языковым признаком, но и целями и задачами. Народ, который тусовался на Col du Midi, действовал по следующей схеме: вскакивал среди ночи, запихивал в рюкзачок бутерброд, теплую курточку, обвешивался крючьями, веревками и прочим снаряжением. Все это весило килограмма три-четыре на человека. После этого несся наверх, расходясь по дороге на два направления – Mont Blanc du Tacul, третью по высоте вершину Западной Европы, и Mont Blanc, мечту многих поколений любителей гор всех времен. Мы же, представители такого солидного и серьезного, еще не известного в отсталой Европе вида спорта, как горный туризм, ставили себе другую задачу. Поднявшись на Mont Blanc du Tacul не самым традиционным путем, мы собирались затем подняться на Mont Maudit, вторую по высоте вершину Альп, затем уже и на сам Mont Blanc и далее, не возвращаясь назад, спускаться по итало-французскому гребню на другую сторону Белой горы. Естественно такой путь требовал и другого подхода к жизни наверху. Палатка, спальники, теплоизолирующие коврики, газовые горелки, сам газ, сменная спальная одежда, продукты на три дня, кухонная утварь, аптека на все случаи жизни, ремнабор и т.д. и т.п. , - одно цеплялось за другое и в результате наши рюкзаки весили по двадцать – двадцать пять килограммов. Впрочем, нас это мало смущало. Для таких солидных джеков, или, как теперь говорят “крутых перцев”, у которых на четверых тринадцать медалей российских и союзных чемпионатов, двадцать килограммов за плечами только для разминки.

…Ночь, полная луна, мелькание фонариков, звон железа, многоязычная речь…

Народ готовиться к выходу на гору. Мы тоже. Собрав рюкзаки, выползаем на склон и начинаем неспешно набирать высоту. Несмотря на то, что наш маршрут далеко не самый популярный в народе, есть какие-то следы. Начинается работа. Первая связка растягивает свою веревку и по этим перилам наша вторая перелезает бергшрунд. Одновременная страховка, попеременная, крючья на участке льда. Сзади пристраивается какая-то связка. Мы освобождаем ей дорогу. Ребята пытаются пройти мимо нас рывком, но это не удается, не хватает дыхания. Падают лбом на воткнутый в снег ледоруб, со свистом засасывая в легкие воздух. Мы стоим, раскорячившись на неудобных площадочках в неудобных позах, и терпеливо ждем. Продышавшись минуты за полторы, наши иностранные друзья приходят в движение и медленно освобождают удобную дорогу.

- Merci, - выдыхает наш иностранный коллега.
- You are welcome.

Врожденные русские деликатность и терпеливость помогают легко преодолеть неудобства.

Мы стоим за спинами обогнавшей нас связки. Ребята снова ловят воздух широко раскрытыми ртами. Отдышались, пошли. Мы идем следом за ними, отставая на полтора, два метра в минуту. Снизу метрах в ста идет следующая связка.

Часа через четыре с половиной мы вылезаем на гребень. Теперь уже не очень круто. Основная масса народа залезает на другой гребень. Вскоре приходим туда, где эти гребни сходятся. Отсюда до Такюля рукой подать. Подаем рукой …и вот мы уже фотографируемся на вершине на фоне полностью закрытого облаками Монблана. Степенно спускаемся на перевал. Уже довольно поздно – двенадцать дня по местному времени. Все, кто шел на Монблан, уже назад идут. Идти дальше не очень хочется, да и не понятно как там, за Маудитом. А здесь площадка ровная, какие-то обломки фирна валяются – легко будет ветрозащиту соорудить. В общем, применив все особенности национального характера, мы пришли к строго логически выверенному заключению - не стоит сегодня делать то, что можно сделать завтра.

Установили лагерь, прикрылись от ветра снежной стеночкой. Развалившись в палатке, мы лениво наблюдали, как из ледопада одна за другой вываливались связки и шли вниз. Погода заметно портилась, и мы порадовались своей предусмотрительности, а точнее лени.

Ночью и утром мело и дуло, дуло и мело. Не было видно, куда идти. Недалеко от нас в сторону Монблана проскочили три-четыре связки. Все с гидами. А нам что делать в такую погоду без гида? Впрочем, далеко они не ушли, скоро начали возвращаться. Мы выходили к ним на переговоры. Немцы сообщили, что прогноз погоды на выходные не очень, a сегодня, в пятницу, после обеда ожидается strong thunderstorm. Последняя, уходящая вниз связка, была французской.

- What is forecast of weather for weekend? German say will be very bad…
- Oh, no, no, no!!! –радостно закричал гид, - Bad weather will be all week!

Спасибо, блин – порадовал.

- Where are you from? – спросил он напоследок.
- Russia

Мы отправились ждать грозу в палатку, а гид со своими клиентами слинял вниз к подъемнику.

Грозы мы так и не дождались. Мало того, к вечеру погода даже улучшилась.

Под самый вечер, перед закатом, когда совсем распогодилось, Василий решил определить погоду на завтра статистическим способом.

- Пойду-ка, я на гребень, посмотрю на Col du Midi сверху. Сколько там палаток стоит? – сказал он. – Если много, значит погода завтра хорошая будет.
- Ни фига не получится, - засомневался я, - штук тридцать в любом случае стоит. Завтра ведь суббота.

Василий ушел и вернулся через полчаса, уже в сумерках.

- Ну и сколько там палаток?
- Две.

О-па! Какой пассаж. Сейчас мы начнем жалеть о том, что не сделали позавчера то, что погода попытается нам помешать сделать завтра. Продуктов отъели две трети, а тут не то, что Монблан, Маудит не видно. Впрочем, я уже говорил, что мы это, как там его, э-э-э… да, “крутые перцы”, а значит и калачи достаточно тертые. Продукты на четвертый день я собрал втихомолку и отдал Свете перед выходом. Просил, разумеется, никому не говорить. Да еще пакет на восемьдесят карамелек прихватил, да шоколадку, да четыре быстрорастворимых супчика. И ужин сегодняшний сократил пополам, думаю, что незаметно. А еще при загрузке внизу “не заметил”, как Димка два лишних баллона с газом в рюкзак засунул.

Ночью снова завыл ветер и пошел снег. Часов с пяти начали выглядывать из палатки каждые полчаса, но результат был постоянным – ничего не видно. Вообще. Часов в семь мы, похоже, задремали всей командой.

- Хелло, руцки, - раздался прямо над палаткой голос с характерным польским акцентом.

Так, а мы ведь еще не представлялись! Похоже, внизу уже рассказывают истории про ненормальных русских, предпочитающих в плохую погоду ночевать в палатке на четырехтысячной высоте.

Я вылезаю наружу. Мать чесная! Видно. Видно ледопад! И даже стенку ледовую, что на хребет Маудита выводит видно!

Поляки ушли, а мы лихорадочно начали собираться. С гребня Такюля к нам на перевал спустилась двойка венгров. Стандартное “Здравствуйте” на французском языке и венгры идут дальше. Мы собираемся. Подходит французский гид с двумя англичанами. Англичане останавливаются около нас. Гид, естественно, останавливается рядом – желание клиента закон. Из вежливости спрашиваю:

- Is the route on the ice wall very difficult today?
- Usually, - ответил гид, - but you must have a good equipment.
- Is it the good equipment? – снова спросил я, поднимая знаменитое изделие Санкт – Петербургской судоверфи, известное под названием ледоруб.

Гид стойкий мужчина, всякое в жизни видел, он даже бровью не повел.

- No, - произнес он ровным голосом, - this iceaxe is invalid.

Гид с англичанами пошел дальше.

- А почему это он нас инвалидами обозвал? – обиженно спросил Димка.
- А потому, что мы ходим с костылями, - кратко изложил я Димке суть нашего разговора.

Ледопад встретил нас неприветливо. Не то, что бы совсем плохо, но постоянно какие-то “прибамбасины” встречались, – то стенка ледовая в рюкзак толкает, сбросить с полочки норовит, то трещина шириной чуть ли не полтора метра, то просто лед крутой - крюка требует. Но это все мелочи – хуже было то, что видимость опять упала метров до пятидесяти.

Мы подошли к ледовой стенке, когда гид, сидящий в средине ее на скальном островке, объяснял англичанам, что перила закреплены, и что пора начинать движение наверх. Англичане не испытывали особенного энтузиазма. Гид ждал. Мы тоже. Наконец, англичане сообщили гиду, что они хотели бы повернуть назад. Желание клиента – закон. Гид отцепился от точки на скале и, размахивая “гуд эквипментами”, по триста евро каждый, начал спускаться вниз. Мы терпеливо ждали. Как хорошо, что русские обладают врожденной терпеливостью и деликатностью. Впрочем, об этом я уже говорил.

Часть вторая. ОДНИ В АЛЬПАХ.

Димка подошел к ледовой стенке через засыпанный снегом бергшрунд, взял в руки два invalid equipment и без всякой суеты, не снимая двадцатикилограммового рюкзака, за две минуты дошел до скального островка и закрепил веревку. Думаю, не стоит играть в прятки, а следует сразу раскрыть читателю секрет столь удачного передвижения Димки по шестидесятиградусному склону.

Дело в том, что он использовал неизвестные в этих краях кошки, носящие гордое название ВЦСПС. Василий ухватил вторую веревку и отправился вслед за Димкой с похвальной быстротой. Я был уверен, что к тому времени, когда Света дойдет до конца первой веревки, там уже никого не будет, а дорога на гребень уже будет провешена еще одной веревкой.

… Рывок руками, зажим вверх, переступил ногами; рывок руками, зажим вверх, переступил ногами; рывок руками, зажим вверх, переступил ногами …

Тонкий скрученный нейлон под названием веревка и зажим - мои надежные союзники в этой борьбе с земным притяжением.

Господи, я же точно знаю, что наши веревки всего по 30 метров длиной. Откуда же взялась эта, практически бесконечная. Я иду и иду по ней, она все не кончается. Ну, ладно, ладно, ну не бесконечная, но не меньше же она, чем 50 метров!!!

… Я завис на точке перестежки на самостраховке и пытаюсь пропихнуть в легкие литров двадцать воздуха за каждый вдох. Постепенно ко мне возвращается реальность окружающего мира. Я понял! Конечно, веревка была тридцать метров. Просто это лет пятьдесят. Когда было тридцать лет, с таким же ощущением проходилась веревка длиной пятьдесят метров. Арифметика – наука точная. От перемены мест слагаемых ощущения не меняются.

- Как у нас там веревки расположены? – спросил Василий, когда я вылез на гребень и в очередной раз внимательно рассматривал черные и разноцветные круги перед глазами.
- Состегнуты, на конце узел, все откреплено, можно вытаскивать.

Я задохнулся, произнеся эту длиннющую речь.

- Нет, здесь два венгра спуститься хотят, дорогу на Монблан искать задолбались. Я им предложил нашими веревками воспользоваться.

Повертев головой, я сразу за кругами обнаружил венгров, убедился, что это не глюки, и успокоился. Василий повел ребят к тому месту, где были закреплены веревки, и начал объяснять им диспозицию при помощи слова “middle”. Венгры старательно пытались вникнуть, но смысл все-таки до них не доходил. Отдышавшись, я вооружил Василия словами “rope”, “knot”, ‘end”, а так же добавил, что ‘бергшрунд” и “дюльфер” они должны понять без перевода. Дело сразу же пошло на лад. Через пять минут один венгр уже был внизу, а второй закрепился на веревке с уже надетой левой рукавицей. Прежде чем одеть правую, он протянул стоящему рядом Димке руку: “Good luck”, повернулся ко мне и …

Если вам придется где-нибудь, когда-нибудь, чисто случайно услышать, что альпинисты тоже нормальные люди, просто вспомните этот эпизод.

Венграм оставалось поковыряться минут тридцать-сорок в ледопаде, если не очень спешить. Потом часа два на дорогу через гребень к станции канатной дороги. Полчаса на канатке до Шамони. Всего три с половиной часа до уютного кафе, где, попивая вино или пиво под вкусную закуску и ленивый шум дождя, можно посетовать на погоду. И кто же при этом тебя осудит? Все-таки сегодня на 4350 всего восемь человек вылезло.

Так вот, на лице этого венгра были совершенно отчетливо нарисованы две вещи – обида и зависть! Обида за то, что сложившиеся обстоятельства прогоняют его в кафе и он ничего сделать не может. А завидовал он нам. Понимаете, нам! Сегодня у нас будет четвертая ночевка на снегу. С утра на завтрак была жареная вода, потому что, к тому моменту, когда она закипела, и чай, и кофе вместе с сахаром лежали глубоко в рюкзаках. Кроме воды, мы получили по одному сухарю и по три карамели. А на ужин у нас будет то, что мне удалось сэкономить на вчерашнем ужине. Думаю, что все это он более или менее представлял, только махнулся бы с любым из нас местами, не задумываясь.

Венгры исчезли и тут же появились поляки.

- Did you take the summit?
- Yes.

Интересное кино получается. Два часа двадцать минут тому назад они были около нашей палатки внизу. Сюда - ну, полчаса, если с использованием реактивной тяги. Это если в связке, без крючьев, стенку проскочить. Остается час пятьдесят. М-да.! Нет, я ничего плохого сказать не хочу про ребят. Просто там по дороге пупырь есть, на высоте четыре четыреста, который в такую погоду, а точнее непогоду, можно принять за вершину. Причем чего хочешь – Монблана, Эльбруса или Маттерхорна.

Поляки скрылись в тумане, и мы остались одни. Если я верно понимаю ситуацию, то одни на все Западные Альпы. Нет, конечно, где-то, кто-то, как-то мог сидеть, например, на стене. Но вероятность того, что они нарушат наше одиночество, была, как говорят физики, пренебрежительно мала. Народ засел по приютам. В общем, все по-взрослому, без спасательных вертолетов, которые уже три дня не летали, и даже сотовый телефон сети не видит.

Мы начали траверсировать склон в сторону Маудита. Склон ощетинился льдом. Было бы видно, куда с этого склона падать, точно бы легче было. Ладно, общеизвестно, что бог бережет только береженого. Крюк, крюк, закладка на скальном островке, дальше легче. Потом все выполаживается. Туман, ветер слабый. Сидим на рюкзаках. Неожиданно открывается Маудит. Простой фирновый склон не более тридцати градусов. Главное не взять вправо на итальянскую сторону. Там такие карнизы, что, если сверзиться, то можно до Милана долететь. Не взяли, не сверзились, правда, вылезли опять в полном тумане. Всего за полчаса и бегом назад к рюкзакам, пока следы не замело. Хорошо бы сегодня еще пройтись маленечко, только не видно ни черта.

… Мы проспали. Самую малость, но все-таки проспали. Не знаю, как это вышло, только уже начало седьмого, все видно, даже Монблан. Хоть он и в облаках. Запасы мрази как с итальянской, так и с французской стороны впечатляли. Я выпрыгнул из палатки.

- С днем рождения, Денис!!! – заорал на все Альпы.
- У шефа крыша поехала, - вяло сообщил Василию Димка. – От радости, наверное, первый раз Монблан увидел вблизи.

Света прояснила ситуацию.

- Старшему сыну сегодня двадцать исполняется.

На этот раз мы не убрали кофе в рюкзак раньше времени, и завтрак получился даже роскошным. Особенно по сравнению с ужином. Тут шагать немного осталось. Вот сейчас это здоровое снежное поле перебежим, на пологий такой снежный хребтик вылезем, а дальше по хребтику этому самому попрем до самой горы.

Поле кончилось метров через двести и превратилось в склон, круто уходящий вниз и напичканный какими–то трещинами и трещинками. Сначала, господа хорошие, будьте добры метров на сто пятьдесят вниз, а потом снова наверх. Да ради бога! Нам не жалко, была бы погода. А вот с ней как раз было совсем плохо. Когда мы слезли на самое дно этого котлована, из Италии на нас двинулась здоровенная туча не менее километра по высоте, вся в черных и фиолетовых пятнах.

Мы неслись с тучей наперегонки на гребень, с которого прямая дорога на гору, через какие-то снежные склоны и ледовые плеши, трещины и даже бергшрунды, впрочем, на совесть присыпанные снегом. Туча победила в этой гонке. Оставалось метров тридцать по высоте до гребня, когда нас накрыл заряд. Первая связка была метрах в двадцати пяти, пытаясь вверх и вправо выйти к каким- то скалкам. Раз, и связка исчезает! Последнее, что я успел заметить, это то, что Димка опять стоял на передних зубьях, а ледоруб практически не входил в снег. Следы сразу же исчезли. Не то, что их замело, а просто в мелькающем снеге белое на белом не видно.

Как в свое время вождь мирового пролетариата, мы пошли своим путем. Минут через двадцать на гребне нас встречали две до боли знакомые физиономии. Встреча прошла в дружественной, но холодной и ветреной обстановке. Конечно, было бы приятней, если бы нас встретила та официантка из МакДональса, про которую Гога писал, что у нее коренные ноги из зубов…тьфу, коренные зубы из ног…, нет, я, что-то запутался. На худой конец, подошла бы пара французских гидов, совершенно случайно прогуливающихся через Монблан с востока на запад. Но что поделаешь, все имеет свои пределы применения. Время альпийского альпинизма замерло, а вторую группу горных туристов вряд ли удалось бы здесь отыскать.

Мы забились под камень и начали ждать от моря погоды. От Средиземного.

Безнадега. Вырубили площадку для согрева. Рубить пришлось в основном лед.

Посидели еще два часа. Поставили палатку. Монблан сопротивлялся не по-детски.

Часть третья. ХРОНИКА ПИКИРУЮЩИХ ПЕРЦЕВ.

Светопредставление началось в десять часов вечера. Стойка палатки легла мне на голову, что сразу меня разбудило. Спросонья, я попытался держать ее руками, не вылезая из спальника. К счастью это заблуждение быстро прошло.

- Сейчас стойки переломит, - сообщил Василий, раньше всех разобравшийся в ситуации. В считанные секунды группа заняла положение, при котором большая часть ветровой нагрузки легла на спины и плечи. Стойкам уже не грозила опасность, но мы догадались, что такое развлечение нам обеспечено надолго. Начали развлекаться. Сила ветра потихоньку нарастала. С моей стороны регулярно, каждые десять минут, раскрывалась молния тента. Снизу доверху. И когда я высовывался в тамбур, чтобы застегнуть ее, ветер выстреливал в меня порцией снега, искренне огорчаясь, что не может достать сильнее.

Час тридцать. Итальянский ветер совсем не собирается стихать. Наоборот, все больше и больше усиливается. Упираясь спиной и головой в стойку, я думал об Италии. За эти полночи я успел ее возненавидеть. До чего же она уродлива. Сама на сапог похожа. Нет, вы подумайте! Не на брюки или фуражку, на худой конец! На сапог! А итальянцы – это вечно галдящая толпа. Да, два итальянца – это уже галдящая толпа. А футбол, к примеру. Вы видели когда-нибудь более отстойную команду!? Это же они, итальянцы, изобрели каттеначчио. А что едят, “макаронники”? Пицца, разве это еда? А поют как? Певцов полный “Ла Скала”, а толку что? То ли дело наш Газманов, как взвизгнет на пару с мэром: “ Москва, тра-та-та-та, Москва!”. Сразу полстраны от телевизора шарахнутся и начнут лихорадочно программы переключать.

Два сорок. Строго вдоль всей длины молнии порвался наружный тент. Димка быстро одевается и вылезает. Сворачиваем порванный тамбур, натягиваем ткань тента вдоль борта внутренней палатки. Лейкопластырем заклеиваем точку, где остановился разрыв. Очень плохо. Если еще полметра пройдет вдоль конька, то все – дорвет до конца и мы без тента. А внутренняя палатка и пять минут не продержится.

- Ну, что, милая, - ласково шепчу я на ушко жене, - пора и тебе идти одеваться. И обуваться.

Двадцать шесть лет в туризме не шутка. Светлана собиралась без всякой суеты, деловито и уверенно. Точно также она собирается на обязательный вечерний моцион.

Три ноль пять. Мы сидим на полупустых рюкзаках, одетые во все, что только

можно было одеть, и продолжаем держать палатку. Я прикидываю варианты. Ветер - все тридцать, к бабке не ходи. Температура - минус десять – это минимум. Хорошо бы и максимум. То есть, наоборот. Кажется, максимум и минимум надо переставить местами. Или не надо? Тьфу, какая чушь в голову лезет! Лопата под рукой у Василия – это хорошо. Значит так, если наш славный домик разорвет окончательно, то уходим под камень. Двоих, мне кажется, можно запихнуть под камень довольно глубоко. Двоих тоже можно будет прикрыть от прямого ветра. Плюс ковры, полиэтилен, кого-то в спальник засунем. Да, скучать в этом безлюдном уголке планеты нам вряд ли придется.

Где-то я прочитал, что Альпы самый “спасаемый” район. Если не сломал шею сразу, то обязательно спасут и вылечат. Здесь мы, кажется, на исключение нарвались.

Между тем меня не покидает ощущение, что мы потихоньку сваливаемся в пике. Кажется, что стоит только сделать одну ошибку, как полет станет неуправляемым. А этого уж совсем не хочется. Зачем добавлять в статистику несчастных случаев еще один салат из свежемороженых перцев, приправленный блеском медалей? Дети не простят.

Четыре тридцать. Где-то посредине между двумя моими самыми слабыми местами – животом и головой – родилось ощущение, которое позже сформировалось в устойчивую уверенность - ветер стал тише. Я поделился этим ощущением с народом.

- Ты знаешь, - сказал Василий, - мне тоже так показалась, только я опасался об этом говорить – сглазить боялся. Что делать будем?
- Спать думаю, по крайней мере, до рассвета.

Мы вынули ковры, расстелили наш знаменитый четырехместный спальник, набили два рюкзака всем, чем можно, подперли ими стойки, и, как были, в ботинках и пуховках, залезли в спальник. Под голову мне досталась видеокамера. Она внутри сумки завернута в толстый поролон. Классная подушка!!! Я не уснул, я вырубился.

Шесть десять. Мне приснилось, что палатку порвало. Я пытаюсь вырваться из нее, но не могу, начинаю задыхаться… Наконец, мне удается вылезти из глубины спальника, вдохнуть свежего воздуха и проснуться. Палатка на месте, хотя дуть снова стало значительно сильней.

Шесть пятнадцать. Димка готовит кофе, Света, Вася и два рюкзака держат палатку, а я вылезаю наружу.

Да-а… Все варианты слинять куда-нибудь отпадают сразу. Я вижу только палатку и камень в трех метрах от нее. Не знал бы, что на гребне стоим – в жизнь бы не догадался. Намечаю контур будущего местоположения палатки и возвращаюсь.

Семь ноль - ноль. Палатка обмотана снаружи веревкой. Света возглавила команду из трех рюкзаков, брошенную на борьбу за ее устойчивость. Все мужское население направлено на ударную комсомольскую стройку - рытье новой площадки. В основном это рубка льда. Надо отметить, что плохое питание отрицательно сказывается на работоспособности персонала. А также неблагоприятные производственные факторы, такие как: высота 4506 метров над уровнем моря, повышенная влажность и ветер со снегом прямо в рожу. У нас с Димкой на 15 секунд работы приходится две минуты отдыха. У Василия этот показатель раза в два лучше. Конь педальный…

Восемь ноль - ноль. Рубим лед.

Девять ноль - ноль. Рубим лед.

Десять ноль - ноль. Рубим лед.

Одиннадцать ноль - ноль. Нашли фирн. Из него даже можно делать кирпичи. Дело пошло веселее.

Четырнадцать ноль - ноль. Контрэскарп, отрытый по всем правилам фортификационного искусства, готов. Начинаем перемещение палатки.

Четырнадцать сорок пять. Палатку переставили, не разбирая.

Шестнадцать тридцать. Ну, все! Над палаткой в итальянском направлении стенка, которая вместе с надстроенными снежными блоками не менее, чем два тридцать. Внушительные боковые стенки создают впечатление полной надежности. Снег и ветер, которые по-прежнему нещадно лупят, уже не представляют серьезной опасности. В палатке все застелено, лишний снег выброшен. В кастрюле греется вода. Вася со Светой тент зашили. У нас теперь снова два тамбура. Залезаю в палатку. Пуховка мокрая изнутри вдоль швов. Снег под давлением ветра загоняло в швы, и он там таял. Вытягиваюсь во весь рост и забываюсь в полудреме.

Семнадцать пятьдесят. Меня будят на ужин. Странно, есть совсем не хочется.

Надо себя заставить! Как в анекдоте. После ужина провели ревизию продуктов.

Сто граммов сухого картофельного пюре, сто пятьдесят граммов тушенки, сто граммов шоколада, двенадцать сухарей, два быстрорастворимых супчика общим весом 60 граммов и, самое главное, 60 карамелек. И кофе, кофе – хоть завались – грамм 150 еще, наверное. Газа почти литр. В общем, на три дня без проблем.

Перед сном, когда на очередной бешеный порыв ветра наш тент отзывался ласковым шелестением, мне в голову полезли философские мысли. Само пикирование, как разновидность свободного падения, совершено не приносит организму никакого вреда. Вред приносит неудачный выход из этого состояния. Так вот, на этот раз я засыпал совершенно уверенный, что из этого пике мы выйдем плавно, правда, испытав некоторые перегрузки, наиболее тяжелые из которых уже позади.

Часть четвертая. БАЛЛАДА О НАГРАДЕ.

Рассвет. Снизу в Шамони многослойная, похожая на вату облачность. Из Италии тоже лезет какая-то дрянь. Высоко в небе перистые облака, но их немного. Но видно гору, и ветер не сильный. Снегу по колено. Быстро обуваю ботинки и надеваю кошки. Все остальное, включая систему, на мне уже надето. Кажется, третий день. Запихиваю в рюкзак все, что попадает под руку. Чувствую, что хватит. Надеваю рюкзак и иду на гору. Я точно знаю, что полчаса на этом я для группы выиграл. Может, больше.

Выйдя на гребень из нашей ямы, я вдруг обнаружил, что дрянь из Италии больше не летит, а дует несильный, но постоянный ветер. Поднимающаяся из Франции многослойная гадость натыкается на этот ветер и отступает. Ай да итальянцы! Боже, как я люблю Италию и все итальянское. Нет, вы просто вспомните, как она выглядит! Какой изящный сапожок! А футбол. Вы видели где-нибудь более умную команду, чем итальянская? А какие изысканные повара! Какие блюда готовят! И представляете, при всем при этом, в мире находятся еще уроды, которые их называют “макаронниками”! А как поют, как поют! Вспомните хотя бы Паваротти! Не то, что эта наша… как ее, эта… ля-ля-ля трещинки! Протащить бы ее разок где-нибудь по трещинкам Ушбинского ледопада. Все бы свои дурацкие тексты позабывала!

Я формирую ступени на склоне четырехкратной упрессовкой. Снизу спокойно собирается группа. Работа идет. Группа собирается и одновременно движется вперед. Через полчаса выходит Света. Еще через пять минут Вася и Дима. Я по-прежнему ковыряюсь на склоне. Через десять минут Вася в двадцати метрах от меня. Я сделал 378 ступеней. Последний рывок в двадцать два шага. Через левое плечо падаю в снег на рюкзак, освобождая тропу. По губам скользит блаженная улыбка. Я смог сделать это! Все четыреста шагов. Я смог.

- Поздравляю, сэр, - почти наяву слышу голос дворецкого.

Смотрю на кусочек голубого неба сквозь разноцветные круги. Черных кругов нет совсем. Великое дело акклиматизация.

До вершины мне пришлось сделать еще тысячу и два шага.

На вершине, разумеется, никого не было, хотя мы видели, народ уже прет по классике навстречу нам. Наснимавшись вдоволь, мы засели в небольшую ложбиночку и принялись варить кофе, - типа, война войной, а завтрак по расписанию. За этим занятием нас и застали два француза, одетые в национальную одежду Верхней Савойи – красно-черный гортекс. Представьте себе картину – наполненные чувством собственного достоинства, гордые от того, что они продолбили дорогу по снегу для трех сотен идущих следом за ними восходителей, французы поднимаются на гору. Я приподнимаюсь из ложбинки. Общение с иностранцами – это моя прямая обязанность.

- Bonjour! – произношу я совсем без акцента, и, тут же, перепрыгивая на практически уже родной для меня английский, говорю, - Would you like a cap of coffee?

Шшшшшмяк!!! Ледоруб из рук француза падает в снег.

Ну, не знаю, что он там увидел. Шапочку свою любимую, которую надеваю зимой, чтобы получать двадцатирублевую скидку у таксистов, я предусмотрительно снял. Пуховка, точнее нитронка, на молнию с каким-то перекосом застегивается, но все дырочки на ней аккуратненько зашиты. Да не такая уж она и старая. Я ее в восемьдесят пятом пошил. Штаны так вообще импортные. Сам по весне в Second hand покупал. На местные деньги за три евро, считай, будут. Ботинки мои от ВЦСПС и кошки самодельные он видеть, вообще, не мог. Ну, не мылись неделю, не брились еще больше, ну, а где мыться-то было? Может это Salewa? Краги на мне были гортексовые Salewa. За две с половиной недели порвались по всем швам и разлохматились. Не рука, а мохнатая лапа снежного человека.

От кофе французы отказались, а всех нас четверых на вершине сфотографировали. За те двадцать три дня, что мы провели вместе – это единственная фотография, на которой мы все четверо.

… Корейцы, у которых были обратные билеты, набились в кабину подъемника. Мы задержались, покупая билеты. Отправляющая терпеливо ждала. Наконец, мы втиснулись в кабину. У оживленно болтавших корейцев наши рюкзаки вызвали небывалый прилив смеха. Гид поддержал их, что-то, с веселой улыбкой, сказав мне по-французски.

- Change? – предложил я, скорее для того, что бы определиться с языком общения. Это короткое слово вызвало новый прилив смеха. Гид начал объяснять, что с таким рюкзаком impossible делать Mont Blanc. Я возразил и начал объяснять, что благодаря такому рюкзаку нам и удалось сделать Монблан, вместе с его пригорками. Больше всего в этой речи мне нравился мой английский. Прорвало, наконец. Корейцы меня понимали. Причем полностью. Они, видать, в приюте от души насиделись, дожидаясь погоды, и отчетливо представляли, о чем идет речь. Кабина причаливала к платформе в полной тишине – ни одного смешка.

Вообще – то, если честно, мне уже приходилось получать награды за мои проделки в горах. Не буду лицемерить, это было чертовски приятно. Но я никак не мог предположить, что нас будут награждать за Монблан. Причем так быстро и по самому высшему разряду. Дверь кабины открылась, и мы оттащили свои рюкзаки в сторону, освобождая дорогу. Ручеек корейцев потек вниз по лестнице. Последним выходил гид. Но вместо того, чтобы пойти вниз за клиентами, он, шагнув ко мне, протянул руку со словами:

- Bravo, Russia!

Потом пожал руку моим товарищам и поспешил вслед за своими корейцами.

Часть последняя. ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

Маленький FIAT PUNTO, проскочив туннель под знаменитой французской горой Монблан, ворвался в Италию. Из всей четверки, сидящей в нем, некоторую свободу имел только водитель. Остальные были полностью завалены нехитрым туристским скарбом. Если посмотреть на карту Европы, то FIAT строго вертикально падал от Монблана на побережье Тирренcкого моря. Впереди нас ждали Санова, Сан Ремо, Монте-Карло, Лазурный берег, Ницца, Канны, а позже Париж и Берлин. Лучшая часть летнего отпуска осталась позади…

Шамони, проездом