Читайте на Mountain.RU статьи Дмитрия Нечаева из серии "История альпинизма": Большая прогулка Бреда Уошберна Жизнь альпиниста и философа в исполнении Вилли Ансолда (Willi Unsoeld) Джонни Уотермен и его Гора

Автор: Дмитрий Нечаев, США

Неизведанный мир Эрика Шиптона

Часть 1

Однажды, по дороге из Кашгара в Ош, Шиптон заметил на северо-западе грандиозную сюрреалистическую арку, возвышающуюся над хаотическим нагромождением скал, изорванных гребней и непроходимых каньонов. В жарком плывущем воздухе она казалась миражом, готовым исчезнуть каждую секунду. Миражом она и была. По местной легенде считалось, что это заколдованная беседка, окруженная божественными садами из цветов и фруктовых деревьев, доступная только для духов. Смертные же могли созерцать ее издалека, а при приближении она бесследно исчезала, а дерзнувшие достичь ее бесследно исчезали в лабиринте каньонов.

Трижды Шиптон пытался пробиться к ней с юга, но каждый раз он неизменно терял ее из виду и с огромным трудом выпутывался из хитросплетения узких проходов, нередко оканчивавшихся многометровыми сбросами или уходившими вглубь бездонными пещерами. В четвертый раз он зашел с севера, где племена местных киргизов не только никогда не видели арку, но и не слышали о её существовании. Полагаясь исключительно на свое чутье и частично на компас, Шиптон на этот раз смог найти проход и стал, наверное, первым, кто увидел вблизи заколдованную беседку, которая оказалась гораздо больше, чем он мог себе представить. К своему сожалению он не обнаружил божественных садов, но, по крайней мере, вернулся назад живым. Позже ее назвали Аркой Шиптона. Это, по-видимому, единственный объект, названный в его честь.

Он родился на Цейлоне, но прожил там совсем не долго. Из детских впечатлений того времени в памяти осталась только поездка с родителями в Нилгири, Южная Индия. Запомнился сон. Он, маленький мальчик, встает ночью и бредет по круглым зеленым холмам туда, где совсем низко над деревьями висит огромная круглая луна. Он доходит до деревьев, но луна теперь над следующим холмом. Он почти бежит туда, он твердо знает, что в этот раз он ее достанет, и в этот момент чувствует, что просыпается. Что ж, решает малыш, он достанет луну следующей ночью. Почему-то Шиптон помнил этот сон всю жизнь.

В английской школе Шиптона били. Били учителя – за неспособность к обучению, били товарищи – просто так. Он страдал совсем не редким заболеванием – дислексией, из-за чего у него были проблемы с учебой, особенно с чтением, что в те времена объяснялось тривиальной тупостью и леностью. Эрик при всем своем желании (которого у него становилось все меньше) не мог справиться со школьной программой. Он так и не закончил ни одной школы, провалил все экзамены в университет и к 21-му году ему светило только одно: стать плантатором в колониях, как и его отец. В 1928 г., закончив двухмесячные курсы по землеустройству, он отправляется в Кению.

Большую часть его саквояжа занимают отриконенные ботинки и тридцатифутовая веревка, хотя он с трудом представляет, как он сможет их употребить в саваннах и джунглях Экваториальной Африки. Незадолго перед этим он, вместе со своим школьным товарищем, предается настоящей вакханалии в Альпах: Маттерхорн, Монблан, еще три десятка альпийских вершин за два летних месяца – он словно предчувствует, что не скоро сможет вернуться туда (и это так – только 37 лет спустя он снова оказался в Альпах). Это было его далеко не первое лето в горах, и Альпы не были его первыми горами. Пиренеи, холмы и скалы Уэльса, туманные и заснеженные пики Норвегии – вот места, где Эрик проводил все своё свободное время. Возможность быть самим собой, отсутствие всякого соперничества и соперников – это привлекало его в альпинизме (или в том, что он считал альпинизмом) больше, чем сам факт покорения вершин или прохождения маршрута. Поэтому он особенно и не стремился в тогдашнюю европейскую скалолазно-альпинистскую тусовку, а та, соответственно, ни о каком Эрике Шиптоне и не ведала.

Кения 20-х годов XX-века для жителей Британской Метрополии – это та же Америка 17-18 века. Плодородные земли, благоприятный климат плоскогорий, постоянно возникающие слухи о неисчерпаемых золотых жилах – много ли надо человеку, которого и так мало что держит в местах обитаемых и хорошо устроенных. Шиптон прибыл в Кению не в первой, но далеко и не в последней волне первопроходцев. Выращивание кофейных зерен не слишком вдохновляло Эрика. При первой же возможности он, объединившись еще с одним “плантатором”, бывшим членом Кембриджского альпклуба Вином-Харрисом (Wyn-Harris), решает в свободное время сходить на ближайшую, более или менее заметную вершину – Маунт Кения.

Более или менее заметная вершина представляла собой возвышающийся над труднодоступными джунглями вулканический массив с четырнадцатью стекающими ледниками и двумя остроконечными скальными вершинами – Батиан и Нелион высотой 5200 метров. Первое и единственное восхождение на Батиан было совершено экспедицией Макиндера в 90-х годах XIX века. Первовосходителям потребовалось больше месяца титанических усилий только на то, чтобы найти путь в джунглях к подножию горы. Шиптон и Вин-Харрис, вероятно, не знали всех деталей той героической экспедиции, поскольку через семь дней после того, как они стартовали из Найроби, погрузив во взятый напрокат грузовик трехнедельный запас продуктов и десяток носильщиков из местных племен, напарники уже стояли на вершине Батиана. Еще несколько часов им потребовалось, чтобы взойти на еще не покоренную вершину Нелиона. На обратном пути грузовик сломался, и пришлось добираться до Найроби хитчхайкингом, насколько это было возможно в деревенской Кении. После, чтобы как-то окупить затраченные на “экспедицию” 15$, Шиптон пишет заметку в местный “Таймс”, надеясь увидеть ее хотя бы в разделе обьявлений. К его неописуемому удивлению на следующий день центральная колониальная газета выходит с аршинным заголовком на первой полосе “Британцы – покорители высот Африки!”. Гонорар, увы, оказался не на высоте - всего 210$ …

Это предприятие было первым знаком фирменного стиля Шиптона, о котором он еще не знал, но который представлялся ему наиболее естественным и единственно возможным. Так или иначе - он входит во вкус и, в промежутках между мимолетными сельскохозяйственными упражнениями, танцевальными вечеринками и флиртом с дочерьми богатых плантаторов совершает еще несколько первопрохождений на Маунт Кения, в том числе и с новым партнером – Харольдом Уильямом (Биллом) Тилманом (H.W.Tillman), ветераном 1-й мировой, получившим участок земли в Кении за свои боевые заслуги и так же, как и Шиптон, без особого энтузиазма относившимся к выращиванию кофейных зерен. Так началось одно из самых замечательных и странных партнерств в истории альпинизма. Тилман, будучи на десять лет старше Шиптона, являл собой полную ему противоположность – нелюдимый, со скверным характером, закоренелый женоненавистник; он был, казалось, не очень подходящей парой жизнерадостному Эрику, но реальная многолетняя история их совместных экспедиций показала обратное. Тем не менее все эти годы они обращались друг к другу исключительно по фамилиям: “Шиптон”, “Тилман”. Когда после очередной семимесячной гималайской экспедиции, Шиптон все же предложил называть его Эриком, Тилман серьезно рассердился и попросил больше не выдавать ему подобной чепухи.

В Кении Шиптон и Тилман прошли технически предельный для них обратный траверс Нелион – Батиан на Маунт Кения, затем поднялись на массив Рувензори и, в конце концов, добрались до Килиманджаро, на которой им обоим было так скверно, что их воспоминания о достижении вершины отличаются некоторой нечеткостью и противоречивостью.

В начале 1931-го года Шиптон получает два заманчивых предложения: первое – войти в долю в разработке якобы золотоносного участка земли и второе – принять участие в британской экспедиции на вершину Камет в Гималаях. Первое Шиптон не выбрал, хотя затем по пути в Бомбей и, особенно, в Бомбее, неоднократно сожалел об этом.

К этому времени, в основном благодаря подвигам на Маунт Кения, британская альпинистская элита во главе с Фрэнком Смайси (Frank Smythe) наконец узнала о каком-то Шиптоне из Найроби. Это вылилось в приглашение участвовать в экспедиции на Камет.

Камет, расположенный в Гархвальских Гималаях, не представлял собой ничего экстраординарного с альпинистской точки зрения, если не считать высоты в 7780 метров и десяти провалившихся попыток восхождения на него. Причем в этих попытках участвовали люди, чьи имена стали легендами в гималайской истории. Для Шиптона же все предприятие по ощущениям и предвкушениям было, пожалуй, равнозначно полету на Марс. Марсианские ассоциации возникали и дальше. Передвигаясь по Индии на поезде в летнюю жару, он пишет письмо своей возлюбленной в Кению: “Индия – отвратительное место. Сотня на сотне миль жаркого пыльного уродства”. Потом, правда, стало прохладнее, а письма Шиптона – жизнерадостнее.

Экспедиция была организована в типичном британском стиле 20-30-х годов. Каждый участник имел персональную палатку, личного слугу-шерпа, доступ к консервированным деликатесам и граммофон с хорошей подборкой пластинок по вечерам. Они наслаждались едой, музыкой и еще, ко всему прочему, поднялись на Камет – высочайшую, к тому времени, покоренную вершину. Двадцатичетырёхлетний Шиптон удивил своих невозмутимых партнеров тем, что не поддавался высоте и внутрилагерным интригам.

Осенью 32-го, будучи полностью вовлеченным в проблемы переработки навоза, эрозии почв и аграрного законодательства, Шиптон совершенно неожиданно получает телеграмму от Королевского Географического Общества с приглашением принять участие в экспедиции на Эверест – первой после трагической попытки 1924 года, закончившейся гибелью Мэллори и Ирвина.

Так начинается первая из пяти экспедиций Шиптона на Эверест, которой он уделил в своей автобиографии три коротких параграфа, охарактеризовав ее как “унылое и безрадостное занятие”. Справедливо заметив, что большую часть экспедиционного времени цвет британского альпинизма проводил в спальных мешках, терпя непогоду, темное время суток, шерпов, подносящих очередную необходимую порцию припасов, Шиптон констатирует, что у джентльменов было больше шансов заработать пролежни, нежели обморожения. Тем не менее, Вин-Харрис с Уэйджером, а затем Смайси достигают высоты 8600, и только скверное состояние снежного покрова мешает им дойти оставшиеся 250 метров и распить предусмотрительно доставленные в базовый лагерь два ящика шампанского. Уэйджер находит на гребне ледоруб, который, судя по всему, мог принадлежать только Мэллори или Ирвину. Шиптон стартовал вместе со Смайси из лагеря 8350, но через два часа, почувствовав себя плохо, повернул назад и в полуобморочном состоянии добрел до лагеря 7800, чудом не свалившись с гребня.

Тем не менее, экспедиция существенно повлияла на судьбу Шиптона. Во-первых, он не вернулся в Африку. Во-вторых, он понял, что не любит такие экспедиции. Пользуясь укрепившимся после Камета и Эвереста авторитетом, Шиптон решает организовать свою собственную экспедицию. “Свою” – в буквальном смысле: в составе участников первоначально был исключительно Эрик Шиптон. Затем присоединяется внезапно объявившийся в Англии Тилман. История его появления крайне занимательна: устав зарабатывать миллионы в Кенийском Эльдорадо, он продает свою ферму за долги, покупает за 6$ самокат, пересекает на нем (!) Африку с востока на запад, питаясь в основном бананами. На западном побережье Тилман устраивается на грузовой пароход и на нем прибывает в Англию, где, вычислив Шиптона, предлагает тому съездить в Шотландию на пару недель, полазить по местным холмам. В ответ Шиптон предлагает ему съездить в Гималаи на семь месяцев, разведать подходы к Нанда-Деви. Весомых возражений у Тилмана не нашлось.

Так началась экспедиция, после которой Шиптон с Тилманом совершенно обоснованно стали заявлять, что они в состоянии организовать любой гималайский проект “за две недели на обратной стороне конверта”. Если они и задавались, то не сильно, потому что экспедиция на Нанда-Деви была организована за две недели по плану, начертанному на обратной стороне конверта. Планируемый бюджет составил 300$, за семь месяцев фактически было потрачено 287$, куда делись лишние 13$ - Шиптон в своей автобиографии не указывает. Прибыв на грузовом пароходе в Калькутту, они встретили остальных участников: трех шерпов во главе с неизменным спутником Шиптона во всех его гималайских экспедициях – Ангтаркаем. Надо сказать, что шерпы у Шиптона никогда не были “шерпами”, а всегда – полноправными членами команды, с которыми он наравне делил все тяготы пути и с которыми дружил десятилетиями.

Впятером, неотягощенные грузом (из продуктов они везли из Англии чай, сахар, десять банок с пеммиканом и несколько головок сыра; остальное – масло, рис, муку – они рассчитывали приобретать в попутных деревнях с помощью Ангтаркая), они быстро добрались до Дархвала, где начинался каньон Риши, по которому они надеялись попасть в “святилище” Нанда-Деви – высокогорную область, окруженную со всех сторон вертикальными стенами и непроходимыми ущельями. Несмотря на многочисленные попытки только однажды британскому исследователю Лонгстаффу удалось издали увидеть эту область, но и он был остановлен отвесными склонами, ведущими внутрь “святилища”. Шиптон совсем не был уверен, что каньон Риши окажется проходимым, и он действительно оказался почти непроходимым. Не один раз, после безуспешных попыток пробиться по дну каньона или по серии узких полок и трещин двумя вертикальными километрами выше, они были близки к тому, чтобы повернуть назад. На преодоление последних четырех миль им понадобилось девять дней, но, в конце концов, они пробились. Место полностью оправдало свое название: совершенно не тронутый уголок дикой природы с буйством трав и цветов, не пугаными зверями, фантастической красоты ледниками, спускающимися откуда-то с небес и, наконец, - Нанда-Деви. Шиптон с Тилманом не строили планов подняться на ее почти 8-километровую (7810) вершину, вместо этого они в течение трех недель бродили по “святилищу”, исследуя его многочисленные ледники и пытаясь найти проходимый перевал наружу (который они так и не нашли).

Затем начался муссон, и они вовремя успели выбраться из “святилища”, до того как раздувшаяся от дождей Риши-Ганга перекрыла путь к отступлению. Однако, экспедиция на этом не закончилась. Шиптон решил в муссонное время исследовать хребты Бадринатха-Кедарнатха в верховьях Ганга, и три месяца они бродили в местах, неведомых ни белому, ни иному другому человеку. В конце они попали в занятную переделку: пытаясь проверить одну местную легенду, рассказывавшую о проворном монахе, который за день смог посетить два святилища, расположенных на противоположных сторонах глубокого ущелья, команда Шиптона с большим трудом спустилась по ледопаду в это самое ущелье, которое сверху им казалось настоящим зеленым раем после недель, проведенных на всевозможных ледниках и перевалах. Но зеленый рай оказался непроходимым зеленым адом, кишащим всякими гадами. А ещё выяснилось, что они не могут подняться ни назад по отвесным каскадам ледопада, ни на противоположную сторону ущелья. Оставалось пробиваться вниз под непрекращающимся муссонным ливнем. Очень скоро у них кончились продукты, и следующие пять дней они питались молодыми побегами бамбука и фунгусом. Когда, наконец, они достигли ближайшей деревни, выяснилось, что денег у них тоже нет. Желание поесть, однако, было настолько сильным, что они готовы уже были устроить цирковое представление туземцам, где Шиптон и Тилман собирались хором петь английские гимны, а Ангтаркай – жонглировать камнями. В конце концов, с помощью бартера и дипломатии, им удалось раздобыть четыре фунта муки, огурец и немного сушеных абрикос – экспедиция была спасена.

Муссон закончился, и Шиптон с Тилманом вернулись в “святилище” Нанда-Деви, закончив разведку его отдаленных ледников и, наконец, обнаружив проходимый перевал наружу. Перевал, однако, дался им с таким трудом, что целесообразность его дальнейшего использования для проникновения к подножию Нанда-Деви выглядела сомнительной.

Наконец, семь месяцев спустя, экспедиция закончилась, и всё тем же грузовым пароходом они вернулись в Англию. По возвращению Шиптон принялся писать книгу и, вместе с Тилманом, читал лекции в Географическом Обществе, чьи легендарные столпы в лице Лонгстаффа и Нортона были весьма поражены столь внушительными результатами столь легкомысленной экспедиции.

Экспедиция на Эверест 35-года была знаменательна тем, что Британскому Альпклубу не хватило времени на ее подготовку и она была полностью отдана на откуп Шиптону (которому было неполных 28 лет на тот момент). Шиптон, в свою очередь, не очень скрывал своего равнодушного отношения к “героической цели покорения Эвереста”. Экспедиция, в состав которой было включено шесть англичан, включая Шиптона и Тилмана, и Ангтаркай с его шерпами (в числе которых был 19-летний Тенсинг Норгей из Тибета), с самого начала отступила от тактики планомерного штурма, столь любимой во всех предыдущих и последуюших мероприятиях на Эвересте. Вместо унылого топтания проторенной караванной тропы к Ронгбукскому леднику они разбились на группы по 2-3 человека и потратили полтора месяца на изучение альтернативных подходов к северному гребню. Когда, наконец, они добрались до его седловины, выяснилось что ни погода, ни состояние снежного покрова не позволят сделать сколь-нибудь серьезную попытку восхождения. Шиптон без колебаний и с видимым облегчением повернул назад. На спуске они обнаружили тело Мориса Уилсона, пытавшегося в одиночку подняться на Эверест за год до этого.

Дальше началось то, что сам Шиптон в своей автобиографии назвал “оргией альпинизма”. Устремившись в неисследованный регион к северо-востоку от Эвереста, участники экспедиции совершили 26 первовосхождений на вершины свыше 6 километров, переходя из одного неизведанного ущелья в другое, никогда не зная, что их ожидает по другую сторону очередного перевала. По краткому заключению Лонгстаффа “примерно столько же вершин было покорено этой экспедицией, сколько их вообще было покорено в Гималаях со времен Адама, если мне не изменяет память”.

Увы, теперь для Эрика не было уже дороги ни назад, ни в сторону, и в следующем, 1936-ом году он, за неимением лучших перспектив и иных средств к существованию, вынужден был присоединиться к очередной экспедиции на Эверест, которые стали туда отправляться с завидной регулярностью пассажирских поездов. По выражению самих участников, экспедиция стала “полным провалом” и “горьким разочарованием”. Погода была отвратительна, снега – по горло. Во время единственной попытки достичь седловины северного гребня Шиптон и Вин-Харрис были сметены лавиной и едва остались в живых. Единственным утешением Эрику было то, что по пути в Сикким он сильно влюбился и большую часть времени экспедиции был занят сочинением писем своей Памеле – занятием, которому он предавался до конца своей жизни несмотря на многочисленные последующие бурные романы.

Вернувшись в Дарджилинг, он со смешанным чувством узнает о первовосхождении на Нанда-Деви – событии, которое, как ему казалось, не могло произойти без его участия. Тем не менее Тилман с отбракованным из эверестовской экспедиции Оделлом (тем самым Оделлом, который последним видел Мэллори и Ирвина в 1924-м) и молодым американским альпинистом Чарльзом Хьюстоном (который станет по-настоящему знаменитым после событий на K-2 в 1938-м) логически завершают то, что Шиптон с Тилманом начали двумя годами раньше. Такой поворот привел Эрика в весьма меланхолическое состояние духа.

Но он не долго предавался меланхолии. В следующем, 1937-м году Шиптон и Тилман организуют исследование восточной части Каракорама – в то время абсолютно неизвестного региона. За год, проведенный там, они практически слились с окружающим их диким ландшафтом… Огромный, неизведанный мир был в их распоряжении, и более гармоничного времяпрепровождения, чем исследование этого мира, Шиптон не мог себе представить. Десятки новых ледников, рек, вершин и перевалов было нанесено на карту, которая была сплошным белым пятном до их посещения. Во время одной из разведок они впервые увидели K2 с севера – возможно, самый величественный вид горной вершины, который можно себе представить.

По возвращении они были арестованы индийской пограничной службой, которая доложила начальству о задержании “китайских шпионов со слугами неизвестной национальности”. “Китайскими шпионами” были Ангтаркай с его шерпами, а “их слугами” – те, кто считал себя белыми людьми до начала экспедиции.

В 1938-м англичане едва не поднялись на Эверест. Лидером экспедиции впервые стал “ходячий” альпинист, и им был не кто иной, как Билл Тилман. Несмотря на плохую погоду и глубокий снег им удалось установить все намеченные промежуточные лагеря, и 15 мая хорошо выспавшиеся, в отличном настроении и форме, Смайси и Шиптон выходят из лагеря 8300 в полной уверенности, что вершина на этот раз не устоит. Однако после двух часов плавания в глубоком снегу их уверенность улетучилась, а увидев состояние кулуара Нортона, по которому предполагалось подниматься, они поняли, что их шансы равны нулю. На следующий день погода окончательно испортилась, и экспедиция была свернута. Все участники были в трауре, только Тилман, сохранял оптимизм и уже строил планы на следующий год, уверенный в успехе.

На следующий год, однако, Эверест не получился, зато Шиптону удалось организовать еще более основательную экспедицию в Каракорам, в надежде завершить исследования, начатые двумя годами раньше. Но это был 1939-й год, и весть о войне, призрак которой витал над миром последние несколько лет, добралась, в конце концов, даже до затерянной среди вечных снегов группы отшельников случайно пойманным радиосообщением. После коротких дебатов было принято решение свернуть работы и вернуться. В качестве одного из контраргументов был приведен общеизвестный факт, когда Шеклтон, узнав о начале Первой Мировой, тем не менее продолжил свое плавание, вошедшее впоследствии в историю.

Шиптон не стал Шеклтоном и вернулся в Гилгит, где поступил на курсы подготовки офицеров индийской армии. Начался новый, совершенно не похожий на предыдущие, период его жизни.

Часть 2 >>