Читайте на Mountain.RU статьи Дмитрия Нечаева из серии "История альпинизма": Большая прогулка Бреда Уошберна Жизнь альпиниста и философа в исполнении Вилли Ансолда (Willi Unsoeld) Джонни Уотермен и его Гора

Автор: Дмитрий Нечаев, США

Неизведанный мир Эрика Шиптона

Часть 2 (Часть 1 здесь)

Прошло десять лет. Большинство из предвоенных гималайских героев сошло со сцены, погибло в войну или просто состарилось. Новое поколение ходило на северную стену Пти-Дрю, читало книги Шиптона и мечтало об Эвересте. Он, украшенный снежными флагами, скрывающий в своих снегах ушедших к вершине Мэллори и Ирвина, по-прежнему оставался недостижимой мечтой.

В конце сороковых окончились ничем первые робкие попытки организовать экспедицию с севера. Коммунисты захватили власть в Китае, оккупировали Тибет, и “север” оказался закрытым почти на сорок лет. Непал же постепенно открывал границы для иностранцев, и первые энтузиасты просачивались к Горе с южных подступов. Вся имевшаяся к тому времени информация строилась на наблюдениях Мэллори, сделанных им в 1921-м, когда ему впервые удалось увидеть ледопад Кхумбу и Западный Цирк (Western Cwm) с перевала Лхо-Ла. Оставалось неясным, можно ли подняться из цирка на седловину между Эверестом и Лхоцзе и какой сложности гребень идет от седловины к вершине. Впрочем, было абсолютно неизвестно, проходим ли сам ледопад.

Первыми, в 1950-м, к подножию Кхумбу проникли Билл Тилман и Оскар Хьюстон (отец Чарльза Хьюстона). Тилман перед этим активно исследовал регионы Соло-Кхумбу и Аннапурны, почти поднялся на вершину Аннапурны-IV и был чрезвычайно заинтересован в разгадке тайны южной стороны Эвереста. Не решившись пройти ледопад, они тогда поднялись по склону Кала Патар на южном гребне Пумори, откуда им открылся, к сожалению, сильно ограниченный массивом Нуптцзе, вид на южную сторону Эвереста. Картина не очень воодушевила Тилмана, может, потому что реальный юго-восточный гребень, идущий от седловины Лхотцзе, с достигнутой ими точки не был виден. Тилман представил не очень обнадеживающий отчет в Комитет по Эвересту, из-за чего Комитет первоначально не был заинтересован в поддержке каких-либо экспедиций с юга.

Тем временем молодой хирург из Лондона Майкл Уорд, один из самых сильных британских альпинистов на то время, изучая аэрофотографии Эвереста, приходит к выводу, что гребень, ведущий от седловины Лхотцзе на вершину, так же, как и склон, ведущий из цирка на седловину, не слишком технически трудны. Желая проверить на практике свои предположения, он пытается раскачать Комитет, вовлекает в интригу своего друга Тома Бурдиллона, одного из самых известных в Европе скалолазов и Билла Марри, альпиниста, имеющего хоть какой-то гималайский опыт. Подготовка, однако, идет ни шатко ни валко, Комитет все еще не уверен, стоит ли все это затевать, и тут, как джинн из бутылки, появляется Шиптон.

Немногие знали, где был Шиптон все эти 12 лет. Знавшие были чрезвычайно удивлены столь крутым поворотом его карьеры и еще более поражались его последующему возвращению в мир альпинизма и экспедиций.

В 1940-м он, совершенно неожиданно, получает приглашение занять должность Генерального Консула Ее Королевского Величества в Кашгаре, Синьцзян. Через три месяца злоключений на Карокорумских перевалах и в китайских тюрьмах новый Генеральный Консул прибывает в свою, воистину королевскую, резиденцию в Кашгаре, где проводит следующие два года, попеременно борясь с происками советского империализма, готовившего открытую агрессию в Синьцзян, китайским бюрократизмом и откровенной скукой. Затем последовали все более и более загадочные назначения в Персии, Венгрии, опять в Кашгаре. Обо всём этом Шиптон никогда не любил (или не хотел) особо распространяться, но очевидно, что его реальная деятельность тогда плохо сочеталась с его официальным статусом. Интересно, что одно из немногих (если не единственное) упоминаний о Шиптоне в советской прессе (в “Правде”) было озаглавлено так: “Эрик Шиптон - хорошо известный шпион”.

Во время последней миссии в Кашгаре Шиптон случайно встретился с Тилманом, и они предприняли их последнюю, как оказалось потом, совместную вылазку – на Музтаг-Ату. Как и двадцать лет назад на Килиманджаро, им обоим было так скверно, что момент достижения вершины они практически не запомнили.

Впрочем, они просто были рады приятно проведенному времени.

В то время Эрик женился, у него родились два сына, которых он, впрочем, и тогда, и в течение всей последующей жизни, видел не часто. По возвращении из Кашгара Эрик и его жена Диана всерьез рассматривали вопрос об иммиграции в Новую Зеландию, где они рассчитывали приобрести небольшую ферму и прожить на ней оставшуюся жизнь в мире и покое. Но понятия “мир” и “покой” совсем не вплетались в канву его жизни. В 1948-м он получает приглашение занять должность Генерального Консула в Куньмине, Китай, и ни минуты не колеблется. Неизвестно, сколько бы он там пробыл, если бы войска Мао Цзе-дуна не оккупировали провинцию и не выгнали всех европейцев.

После кошмаров охваченного гражданской войной Китая Шиптон с семьей оказывается в Лондоне, где намеревается, наконец, начать оседлую домашнюю жизнь. И опять ему не удается это сделать. Его прежние друзья и знакомые находят его и вовлекают в организацию трещащей по всем швам разведочной экспедиции на Эверест. Имя Шиптона делает своё дело: экспедицию быстро укомплектовывают, и осенью 51-го она выдвигается по направлению к южным подступам Эвереста.

Интересно, что в этот раз сами участники экспедиции (не Шиптон) высказываются в пользу малочисленного мобильного состава, ограничив его четырьмя участниками, и многие сильнейшие британские альпинисты того времени остаются за бортом. Еще более интересным было ничем не объяснимое решение Шиптона включить в состав (по просьбе новозеландского альпклуба) двух новозеландских альпинистов, находившихся к тому времени уже в Непале. Решение это вызвало немало негодования и обид, едва не став причиной раскола группы. Для потомков наиболее интересно то, что одного из новозеландцев звали Эд Хиллари.

Так или иначе, Шиптон, Уорд, Бурдиллон и Марри начинают утомительный четырехнедельный марш по раскисшим после муссона джунглям, направляясь к Кхумбу (тогда еще никто, включая местных жителей, не знал наиболее оптимального подхода к южной стороне Эвереста). В пути их нагоняют Хиллари и его партнер Риддифорд. Хиллари, всегда подозрительно относившийся к бритам, особенно - к знаменитым бритам, чувствовал себя не очень комфортно. Готовясь к встрече, он предполагал увидеть сноба с аристократическими замашками, надевающего к ужину у костра нелепые детали городского туалета (не такое уж редкое явление в среде британской альпинистской элиты). Вместо этого он увидел побритого наголо субъекта, одетого в некое подобие тибетской пижамы. Укрывшись от проливного дождя под зонтом, субъект читал наполовину промокшую книгу, безмятежно покуривая трубку. Вместо формального представления Шиптон, не отрываясь от книги, помахал трубкой, приглашая их разделить нехитрую трапезу (в его экспедициях трапезы всегда были нехитрыми).

По пути к леднику они проходят через деревни шерпов, где Шиптон встречает немало своих друзей, участвовавших в его предвоенных экспедициях. Встречи отмечаются соответствующим образом, и, по свидетельству Шиптона, две недели они идут “в пьяном угаре”

Достигнув ледопада, Шиптон применяет свою излюбленную тактику: разбив всех участников на группы по два человека, он рассылает их в разные стороны с полной передачей инициативы. Сам он вместе с Хиллари поднимается по склону Кала-Патар, всего лишь на сотню метров выше точки, достигнутой Тилманом, но видит абсолютно другую картину. Вообще говоря, одного этого уже хватило бы, чтобы назвать экспедицию успешной и свернуть её: они отчетливо видят достаточно простой юго-восточный гребень, ведущий от седла Лхотцзе к вершине, и наблюдают крутой, но явно проходимый снежный склон, ведущий из Западного цирка к седлу. Одновременно они видят все детали так хорошо известного Шиптону Северного гребня, и он не упускает возможности изумить Хиллари, прочитав ему краткий курс истории предвоенного освоения Эвереста.

После этого они переключаются на ледопад, который представляется им убийственно опасным и едва ли проходимым. Ангтаркай, опытнейший Ангтаркай, побывавший во многих опаснейших переделках, после первой, едва не окончившейся гибелью Риддифорда, попытки преодолеть ледопад наотрез отказывается идти туда опять и клянется, что, пока он будет сирдаром, ни один шерпа не ступит в эту западню. Тем не менее, с третьей попытки экспедиция преодолевает ледопад, но дальнейшее продвижение вглубь западного цирка останавливает гигантская тридцатиметровая трещина. Через полгода швейцарцы, уже хорошо проинформированные, преодолеют это препятствие с помощью длинной алюминиевой лестницы.

Покончив с обязательной частью, Шиптон, как всегда, устремился в неизведанные районы – на этот раз к западу от Эвереста. После многодневных блужданий по нехоженым ледникам и перевалам (во время которых им удалось даже обнаружить вполне свежие следы кого-то, кого шерпы без колебаний определили как йети, что положило начало многолетней безуспешной охоте за этим представителем местной фауны) они вдруг осознали, что не могут с уверенностью сказать, находятся ли они на китайской или на непальской стороне. В свете взрывоопасных отношений с Китаем вопрос не казался шуточным. Когда, спустившись ниже и увидев тибетскую крепость-дзонг, они разобрались с географией, оказалось, что быстрейший и ближайший путь в Непал проходил именно через этот китайский пограничный пост. Шиптон, наученный горьким опытом общения с китайскими коммунистами, предпочел бы многодневный обратный трек через перевалы, но утомленное большинство проголосовало за прорыв. Прорыв закончился конной погоней, уже засверкали кривые сабли китайской кавалерии, и, если бы не агрессивная дипломатия Ангтаркая, потенциальным покорителям Эвереста пришлось бы изучать особенности китайской карательной системы.

После этого они без особых приключений, переполненные оптимистическими идеями, возвращаются в Англию. Новозеландцы составляют подробный, очень подробный, финансовый отчет в британский альпклуб, прося возместить их расходы. Его президент (миллионер, славившийся невероятной скупостью), вычеркнув половину позиций, возвращает отчет с пометкой: “Джентльмены должны платить за чай из своего кармана”, на что Хиллари в письме вполне резонно отвечает: “Мы не джентльмены, мы – новозеландцы”.

С этого момента уже ни у кого, включая английскую королеву, пригласившую Шиптона на очередную монархическую вечеринку, не остается сомнений относительно личности лидера грядущей штурмовой экспедиции. Разрешение получено на весну 53-го года, и подготовка начинается полным ходом. Шиптону поручено определиться с командой и провести акклиматизационный выезд в Гималаи.

Для акклиматизации выбрали район Чо-Ойю. Но эта экспедиция уже не была похожа на предыдущую - безмятежную и гармоничную. Накал страстей и ажиотаж вокруг предстоящего штурма Эвереста возрастает с каждым месяцем. Подмешиваемые патриотизм и национализм, политические игры, начинают постепенно превращать планируемое восхождение в военную акцию, и Шиптон не может это проигнорировать. Его терзают сомнения. С одной стороны “он счастлив был бы умереть, зная, что вершина Эвереста все так же девственна и не покорена”, но, с другой стороны, он не мог не понимать, что столь массированный натиск, рано или поздно, увенчается успехом. И он не мог отстраниться от того, чему отдал больше половины своей жизни.

Масла в огонь подливают известия о том, что швейцарцы получили разрешение на восхождение и весной и осенью 52-го, а французы – на весну 54-го.

Экспедиция на Чо-Ойю отправляется одновременно со швейцарской на Эверест, что никак не способствует здоровой атмосфере в экспедиции Шиптона. К тому же кроме костяка, набранного Шиптоном (в основном из состава прошлогодней экспедиции), туда попадают люди, не пылающие особой любовью ни к нему, ни к его методам организации экспедиций. Возникает конфликт, который заканчивается расколом экспедиции, и часть ее членов (ни один из них так и не попал на Эверест следующей весной) возвращается домой преждевременно, возвещая о полном провале мероприятия и о недееспособности Шиптона как руководителя. Провал, с их точки зрения, заключался в том, что экспедиция не взошла на Чо-Ойю. Но такой цели перед ней никто не ставил, речь шла только об акклиматизации и проверке снаряжения. А не состоялось восхождение по причине, хорошо известной всем современным восходителям на эту гору: наиболее быстрый и логичный подход к ней пролегает по непальской стороне, но наиболее простой маршрут лежит на китайской. Памятуя о печальном опыте проникновения на китайскую территорию, Шиптон принял решение не рисковать Эверестом ради сомнительной цели достижения Чо-Ойю, чем, однако, вызвал немало нареканий, в том числе и со стороны Хиллари, с которым он обычно находился в прекрасных отношениях. Пытаясь взойти на вершину, Хиллари и Лоуи предпринимают попытку перейти на “китайский” маршрут, не спускаясь далеко в Китай. Попытка, однако, кончается полной неудачей.

После Чо-Ойю Шиптон, Эванс, Хиллари и Лоуи решают продолжить исследование массива Эвереста, стараясь разобраться в хитросплетениях его долин и ледников. В глубине души Шиптон понимает, что во время активной подготовки штурмовой экспедиции и, особенно, начала активной закулисной возни (о которой он мог пока только подозревать) ему предпочтительнее было бы вернуться в Лондон. Однако бесшабашное настроение Хиллари (из которого тот практически никогда не выходил) и горячий энтузиазм Эванса (который доводил тактику Шиптона до экстрима, путешествуя по неизведанным местам в одиночку или с одним шерпом) привели к тому, что экспедиция задержалась еще на несколько недель, в течение которых все ее члены, кроме Шиптона, наслаждались свободой и радостью освоения неисследованных областей.

По возвращении в Катманду они, не без тайного облегчения, узнают о неудаче швейцарцев. Ламберт и Тенсинг достигают высоты 8610 на юго-восточном гребне и вынуждены спуститься, виня неудачную тактику размещения высотных лагерей и проблемы с кислородными аппаратами. Теперь – очередь англичан (осенняя экспедиция швейцарцев едва достигла седла Лхотцзе).

Часть 3 >>