Чтобы быть в курсе последних событий в мире альпинизма и горного туризма, читайте Новостную ленту на Mountain.RU

Автор: Е.И.Тамм, г. Москва

Однажды попав в горы человек, как правило,
остается верен им навсегда. Горы покоряют
его своим могуществом, разнообразием,
красотой. В непогоду и в ведро, в гаснущих
красках уходящего дня и в первых лучах
восходящего солнца – они всегда прекрасны!

Е.Т.

ЗАПИСКИ АЛЬПИНИСТА

Окончание

Оглавление 1. В наших горах. 1.1. Немного из истории: как я попал в альпинизм Заметка к 100 – летию И. Е Тамма.(1996 г.) 1.2. На Хан-Тенгри с севера (1964 г.) Сборник “Побежденные вершины 1961 – 1964 г.г.” Москва 1966 г. 1.3. Случайная выборка или почему? (1971 г.) 2. Гималаи (Непал) 2.1. Как все начиналось. Экспедиция на Эверест (1978 – 1982 г.г.) 2.2. Шесть дней в мае. (1982 г.)(Одиннадцать наших на Вершине Земли). 2.3. Ответ ветерану Великой Отечественной войны. (1983 г.) 2.4. Снова Непал. (1987 г.) а) Предисловие б) Встреча с Ети или как рождаются легенды в) Восточный Непал. (О непальских детях в высокогорных районах страны) г) Почему Канченджанга? 3. Разное. 3.1. Курьезы 3.2. Дарджилинг. В гостях у Н.Тенсинга. (1985 год) 3.3. Спортиивный клуб Академии наук СССР (СКАН) Читайте на Mountain.RU: Случайная выборка или почему? Глава из книги "Записки альпиниста"

2.4. Снова Непал

А) Предисловие

Заканчивается мой пятый визит в страну, с которой так крепко связали меня горы. На этот раз он посвящен подготовке намеченного на 1989 год траверса Канчинджанги. Завтра, если будет погода, улечу из Таплиджунга – небольшого селения в предгорьях восточного Непала. Таплиджунг уютно раскинул свои дома, лавки и немногочисленные учреждения под блестящими железными крышами, на одной из нижних террас глубокого ущелья. Здесь трудно говорить о границах и размерах поселений. Отдельные дома разбросаны сплошь по всем склонам зеленых Гималаев. Но в “центральной усадьбе” этого, сравнительно большого, поселка живет, на глаз, около двух тысяч человек. Известность среди подобных оно приобрело в связи с посадочной полосой, громко именуемой аэропортом. Это ближайшая к высоким горам посадочная полоса – отсюда 7 – 8 дней пути до ледников, стекающих со склонов священной Канчиннджанги и столько же вниз – до автодороги, идущей в один из крупных городов страны – Биратнагар.

Земляная посадочная полоса, необычно узкая и “крутая”, приспособлена для посадки маленьких, юрких, двенадцатиместных самолетов. С одной стороны она обрывается почти вертикальным склоном. С другой – упирается, в круто уходящую вверх стену. Полоса короткая, но самолет при посадке быстро тормозится взбираясь в гору, а при взлете – почти сразу “прыгает” с обрыва. Сбоку от взлетно – посадочной дорожки валяются останки нескольких самолетов – неудачников, которым такие условия пришлись не по вкусу. Аэропорт находится прямо на “голове” у Таплиджунгцев (в 500 метрах над селением) на гребне небольшого отрога. Тропа туда так крута, что на преодоление этих пяти сотен метров по высоте уходит, даже у местных жителей (им, по – моему, труднее ходить по ровному месту, чем по кручам), не менее полутора часов. Это больше, чем нужно москвичу, чтобы доехать до аэропорта Шереметьево из любой точки столицы.

Аэропорт – крохотный сарайчик, где его начальник продает билеты и взвешивает вещи с помощью многочисленных не то служащих, не то просто доброхотов. У дверей, прямо на вытоптанной траве, работают полицейские таможенной службы, разбрасывая под ногами у зевак пожитки пассажиров, отлетающих в Биратнагар или в Катманду. Вся эта публика, включая зевак, поднимается сюда из Тапледжунга в дни прилета самолета – 3 раза в неделю, если, конечно, повезет с погодой.

Неподалеку, на значительном расстоянии друг от друга, стоят четыре дома. Они, как близнецы, похожи один на другой и типичны для этих мест. Нижний этаж – без одной стены – подобие большой перегороженной террасы. Второй – со сплошной лоджией, из которой двери ведут, в зависимости от возможностей владельцев, в две или три комнатки.

В одной из таких комнат мы вчера и поселились с Валей Венделовским – кинорежиссером Леннаучфильма, нашим постоянным “киношником” на протяжении всех гималайских мероприятий. Поселились, в ожидании самолета из Катманду. Я – чтобы улететь с ним обратно, а Валя в надежде, что с этим самолетом передадут разрешение на съемки в районе Канчинджанги (это “закрытый” район).

Три дня назад мы, с Валентином, расстались с основной группой, продолжающей путь к леднику Ялунг у подножья Канчинджанги, и повернули обратно в Таплиджунг. Такой “укороченный” вариант разведки был запланирован для меня еще в Москве: на этот раз дела на работе не допускали длительной отлучки. Я улечу, а Валя с носильщиком, вновь “пробежится” наверх, в базовый лагерь, к ребятам.

Погода начала портиться еще вчера, а сейчас, только мы успели подняться из Таплиджунга, как разразилась гроза. Все вокруг скрылось за свинцовыми, рваными тучами. Шквальный ветер, порывы дождя с градом, непрерывные всполохи молний. Грохочет в небе и в нашей хибаре, содрогающейся от ветра. С большим трудом забаррикадировали дверь, которая распахивалась, впуская потоки дождя (внутренних запоров здесь не бывает).

Единственное, что есть в комнате, это четыре топчана. Светит ручной фонарик, подвешенный к потолку. Все располагает к тому, чтобы наконец удовлетворить Валино желание записать мои рассказы обо всем, что связано с нашей поездкой сюда и вообще с моими впечатлениями о Непале, накопленными за эти годы.

Дальше уклоняться от настойчивых просьб Венделовского невозможно и я начал обо всем вперемешку. Так прошла моя последняя ночь в Гималайских горах.

Вот некоторые из рассказов той ночи.

Б) Встреча с Ети или как рождаются легенды

Вернусь ради этого рассказа к 198О году. Первый приезд советских альпинистов в Непал. Разведка нового пути на Эверест. Кстати, здесь на востоке страны, где мы сейчас путешествуем, т.е. вдали от района Эвереста, который давно посещается множеством туристов и альпинистов всех стран, эту Вершину вершин знают только как Сагарматху.

Так вот, в первый свой прилет в Луклу я проводил своих товарищей, с нанятыми здесь носильщиками, вверх, а сам вернулся на несколько дней в Катманду. Надо было завершить дела в Министерстве туризма Непала. Лукла – аналог Таплиджунга на пути к Эвересту, только более посещаемое и известное место. Так же, как и в Таплиджунге у посадочной полосы там валяются останки самолетов, неудачно зашедших на посадку. Только в Лукле их больше.

Через шесть дней, вернувшись в Луклу, я один, без носильщика и проводника, пошел в Базовый лагерь на леднике Кхумбу. Шел 5 дней, иногда сбивался с нужной тропы и уходил в другое ущелье. Но, всякий раз, быстро обнаруживал ошибку и через несколько часов возвращался на основную тропу. Шел один – впервые. Удивительно это ощущение полной свободы! Только так можно обеспечить 100 % восприятие окружающего тебя мира. Не нужно думать ни о ком и ни о чем, кроме поглощающих тебя гор, лесов, сказочных долин и шумных рек. Удивительны своим многоцветием заросли цветущих рододендроновых деревьев; реликтовые магнолии – голые, на вид засохшие скелеты деревьев, усеянные большими белыми цветами. Удивительны крутые и красивые (молодые!) вершины Гималаев, сверкающие льдом и страшащие черными кручами стен. На любую тянет подняться!

Пришел и не смог не задержаться на день в знаменитом монастыре Тьянбоче. Через два года, во время основной экспедиции, нам показали здесь потрясающее хранилище древних рукописей, и главный монах, после соответствующих “жертвоприношений”, взял под свою защиту советских альпинистов.

В конце четвертого дня, устав от очередного захода “не туда” и забравшись слишком высоко, я начал спускаться по пастушьим тропам к бурлящей внизу реке. Недалеко отсюда она начинала свое существование, собирая воды знаменитого ледника Кхумбу.. Все селения остались позади. До ледника должны были встретиться лишь две хижины, обитаемые только в сезон экспедиций. Наконец я добрался до реки и вышел к переправе. На подъеме, начавшемся за рекой, в камнях сложены два крохотных коша. Перед каждым – площадка для палаток. Перед каждым – фанерный щиток с надписью карандашом: “Ноte1” На двери каждого – большой замок.

Я понял, что сегодня уходить отсюда мне уже нельзя, поздно. Скинул рюкзак и вспотевшая спина сразу ощутила близость ледника. Впервые за все эти дни остро ощутил одиночество, и пожалел, что иду без палатки. Все ночевки до этой был в относительно благоустроенных деревянных хижинах, на нарах в помещениях, отделенных от хозяйских.

Отдохнув немного и оглядевшись, я заметил, что по склону, спускающемуся к кошу, медленно приближается человек с вязанкой дров – корней кустарника.

Общение на тропе здесь, как правило, примитивное – с помощью жестов и отдельных английских слов, перемежающихся с родным языком говорящего. Но удивительное дело, все понимают друг друга и с видимым удовольствием “разговаривают”.

Пришелец оказался хозяином одного из отелей и мы быстро “договорились” о моем ночлеге. Правда хозяин удивился, что я лезу к нему в кош, а не даю палатку, которую он должен установить для сагиба. Но местные жители – гостеприимные люди и когда, оставив рюкзак перед входом, чтобы не занимать лишнего места внутри, я залез в кош, на очаге уже кипела вода в медном кувшине.

Как и подобает кошу отель был сложен из ни чем не скрепленных камней, а крыша из жердей, заваленных дерном.. Внутри стоять во весь рост невозможно. В центре опорный столб. Топиться по черному, поэтому все покрыто густой копотью. Вдоль длинной стены – нары на двоих, при условии, что они не высокого роста. Вдоль короткой – за дверью, нары на одного, покрытые какой-то хламидой – это место хозяина. У дальней от двери стены очаг из камней, а рядом из ящиков, оставшихся от прошлых экспедиций, сложен шкаф с посудой и красочными банками – все тоже иностранное. Свет только от очага. Дымно, но по своему уютно. Когда в очередной раз мы вышли отдышаться (в дыму долго не просидишь), хозяин показал на тропу, карабкающуюся из долины по крутому каменистому склону. По ней двигалась маленькая фигурка. “Дочка” – угадал я его возглас Из дальнейшего можно было понять, что его семья живет в селении внизу, а здесь ему помогает дочь. Девочка лет 10 – 12, принесла огромную корзину конической формы, в таких здесь носят грузы. Корзина за спиной, а подхватывающая ее лямка держится на голове носильщика. У меня создалось впечатление, что девочка принесла груз, который по весу во много раз превосходит ее собственный. И сразу за работу: вниз к реке за водой, ломать дрова, чистить картошку, варить, подметать земляной пол коша. Одним словом – хозяйка!

Итак, нас стало трое. По моим понятиям предельное число жителей для такой “гостиницы”. Начало смеркаться. Контуры вершин стали более четкими. Долины внизу заполнялись облаками. Холод гнал в кош, но красота окружающего не отпускала.

Я услыхал шум близко осыпающихся камней, оглянулся и …

К кошу приближалось огромное существо. Нечто среднее между громадным сутулым, длинноруким человеком и медведем, вставшим на задние лапы. Существо было обросшим. Сверкали глаза и зубы. Я не сразу заметил, что на нем старый потрескавшийся штормовой костюм, наверное из нейлона. При движении он шуршал и казалось ломался в потертостях. Эта громадина двигалась быстро, на ходу шумно ворочая, попадающиеся под ноги, большие камни. Было заметно, что торчащие из под коротких штанов босые ноги густо заросли шерстью (волосами), так – же как руки и все лицо. Я остолбенел.

До этого я был уверен, что ети (снежного человека) не существует, а тут, казалось, все сомнения должны улетучиться. На шум, связанный с передвижением этого громилы, вышла юная хозяйка и ни чуть не удивилась. Даже что-то произнесла, обращаясь к пришельцу, а он прорычал в ответ нечто односложное и вломился в “нашу” хижину. Я понял, что мне в ней места уже не осталось.

Однако делать нечего, и совсем окоченев, я втиснулся в кош и тихонько приютился на краю двойных нар, наблюдая потрясающую картину быта этой странной семьи. Все происходящее освещалось то затухающим, то оживающим светом очага и казалось колеблющимся и не реальным. Часа два продолжался ритуал приготовления пищи из картошки и муки. Все это время отвары и промежуточные продукты готовки девочка делила между хозяином и ети. Изредка и совсем немного – себе. Несколько раз, вспоминая о моем существовании, девочка что- то предлагала и мне.

Ети временами что- то громко изрыгал, а девочка переводила это хозяину длинными фразами и то же очень громко. Тот большей частью лишь кивал головой. Ети полулежал на больших нарах, без всякой подстилки и временами смачно почесывался. Его одежда при этом все время “гремела”.

Но вот удивительное пиршество закончилось. Очаг угасал и стало ясно, что пришло время сна. Я сидел и ждал, что будет дальше. Наконец хозяин указал мне на двойные нары и что-то сказал дочери. Она перевела ети, тот повел на меня светлыми огромными глазищами и вытянулся на тех же нарах, оставив мне едва ли одну треть. Хозяин тут же улегся на своих. Девочка тихо сидела у угасающего очага на земле. От двери потянуло густым холодом. Я постелил спальный мешок и залез в него с головой, стараясь не касаться сожителя. Наши головы были рядом. Временами он вытягивался и упирался в меня, я сжимался. Во сне он вновь вытягивался. Я опять сжимался. Сон его был шумен и тревожен. Вскоре усталость взяла свое, и я тоже уснул.

Встал рано, еще до 5. Не успел повернуться, как маленькая трудолюбивая хозяйка вскочила с земли. Она, наверное, всю ночь мерзла под легким покрывалом. Пока я собирался, она вскипятила чай. На прощанье сказала, что ети это ее дядя, брат отца – глухонемого хозяина отеля! Но ведь мы с ним общались, и это факт! А дядя – ети, по словам девочки, давно живет один высоко в горах..

Когда хижина скрылась из глаз, я, несмотря на утренний холод, довольно чувствительный у начала ледника, полностью разделся. Хотелось скинуть даже кожу. Долго трусил и выбивал вещи. Вкладыш спального мешка пришлось выбросить. Еще в течении всей следующей недели, меня мучил, правда в основном нервный, неудержимый зуд по всему телу. Но это пустяки по сравнению с тем, что я стал наверное одним из немногих людей, так близко общавшихся с “ети”. Быть может, в понимании цивилизованного человека, мой знакомый и есть истинный Ети?

Удивительно, но этот случай не научил меня ходить в предгорьях Гималаев обязательно с палаткой. В этом, 1987 году, вновь участвуя в разведке маршрута на 8-ми тысячник и идя, правда, вдвоем и вниз, я вновь шел без палатки. Но вторично встретиться с Ети мне не удалось.

В) Восточный Непал
(О непальских детях в высокогорных районах страны)

Ветер даже здесь, в закупоренном помещении, раскачивает фонарик, и он кидает свой скудный свет то в один, то в другой угол комнатушки. Батарейки подсели, зато ярче вспыхивает узкая остекленная щель над дверью – подобие окна. Всполохи молний не прекращаются. Валентин проверил магнитофон и просит поделиться впечатлениями о нашем с ним переходе по предгорьям. В чем отличие от тропы в Сало – Кхумбо? (Сало-Кхумбо – район Эвереста и подходов к нему). Что нового по сравнению с аналогичными посещениями страны в 1980 – 82 годах?

Сильнейшее впечатление как тогда, в первые приезды, так особенно и сейчас производит непомерно тяжелый, непрекращающийся, многоликий труд местных жителей. Здесь все – проблема. Работают и дети дошкольного возраста и старики. Правда, возраст их определить трудно, чуть пожилые люди выглядят стариками. Места обжитые и густо населенные, как и повсюду в зеленых предгорьях Непала. Селения везде, кроме дна долин, поскольку они узкие и скалистые. А склоны, особенно многочисленные террасы и гребни отрогов усеяны домами, стоящими в одиночку и группами. Вот воды здесь заметно меньше, чем в Сало – Кхумбо. В селениях кое где текут жалкие струйки влаги из щелей в скалах или из шлангов, которые тянуться сверху на сотни, а иногда и на тысячи метров.

По узкой каменистой тропе, пологой лишь на коротких участках, идет девочка. Ей, наверное, лет шесть – семь. Грязная, оборванная, на платьице уже негде ставить заплаты и многие из них просто болтаются. Конечно босая. Ее черные (не от природы), заскорузлые ноги в ссадинах и царапинах. Когда она мылась, когда причесывалась? Как и у всех здесь детей особенно неприятно под носом – густой, обильный насморк у них не проходит. А девочка идет веселая, с неизменным тягучим “намастэ” и несмотря на то, что буквально задавлена большой канистрой с водой, умудряется играть в мячик (тут бы удержать себя на этой тропе!). Собственно мяча нет – это завернутые в полиэтилен лоскутки материи. Видала ли она настоящий мяч?

Как-то мы остановились отдохнуть в месте, специально для этого приспособленном. После особенно крутого и длинного подъема (или спуска) на тропе делается искусственное расширение и со стороны обрыва, а часто, и со стороны уходящего вверх склона, выкладываются из камней низкие защитные стенки – сидения. Носильщикам легко поставить на них свою корзину или баул, пустому путнику – присесть. Отдыхаешь и любуешься с высоты птичьего полета глубокой долиной и сизо – голубыми вдали, а поблизости зелеными хребтами, которым нет конца. Как правило, в защитные стенки вмурованы каменные плиты с примитивными рисунками и текстами, повествующими о буддистских и индуистских повериях. Это единственное на всем здешнем пути (не считая редко встречавшихся монахов) напоминания о Вере. Совсем не то, что на тропе в Сало – Кхумбо, где есть не только монастырь, но и множество мест для моления, флагов и флажков с молитвами, молельных барабанов и т. д. На этой короткой остановке нам повезло. Дымка была прозрачная, облачность куда-то временно разбежалась и над всем этим благолепием и тишиной, нарушаемой только пением птиц, навис ослепительно белый Гималайский хребет. Он настолько грандиозен, что кажется не реальным. Его белизна сверхъестественна, на фоне темно-зеленого переднего фона и голубого неба. Признаюсь, этот удивительный реальный мираж мы видели лишь в течении нескольких часов, а шли неделю. Остальное время он скрывался от нас за невидимой дымкой и трудно было вообразить, что таится за ней.

Неожиданно мы увидели под собой, метрах в 5 – 6, двух маленьких девочек. Не сразу поняли, что это там передвигается по крутющим каменистым склонам, поросшим мелким кустарником и травой. Места такие, по которым, по нашим представлениям, без страховки, ходить нельзя. Во всяком случае, в альпинистских лагерях на такие склоны не рискнут выпустить альпинистов третьего года обучения. За спиной у девочек огромные корзины, в руках кухри (среднее между серпом и большим ножом. Это и топор, и серп, и оружие). Они непринужденно и спокойно, как козлята, перебегают с уступа на уступ, скашивают пук травы и изящным движением, не разгибаясь, забрасывают его в корзину. Дух захватывает от этой повседневной для них и такой опасной работы. Подтверждением опасности был случай, свидетелями которого мы стали за пару дней до этого. Тропа траверсировала склон, поросший мелкими деревьями. Где – то вверху, метрах в 500, на небольшой террасе приютились домики. Чуть ниже тропы, на сравнительно пологом склоне, еще дома. Наша группа растянулась: носильщики идут своим темпом – быстро-быстро, не замечая подъемов, но часто отдыхая. Мы – своим, средним, с разговорами и фотографированием, но с редкими остановками. Вдруг сверху что-то черное, большое устремилось вниз. Затрещали сломанные деревья. Кто был ближе, инстинктивно, по давно выработанной привычке, закричал – “камни”! Через мгновение на тропу грохнулся спиной огромный бык. Подошли носильщики и начали созывать местных жителей. Надо было срочно зарезать бедное животное – прожить оно могло совсем недолго. Бык сорвался со склона и пролетел, как мы говорим, “свободным падением”, 500 метров, ломая по пути деревья. А тут девочки, весело и обыденно скашивали на таком – же склоне траву и большие корзины за их спинами заполнялись тяжелой зеленой массой.

Хозяйства здесь повсюду практически натуральные. Базары и лавки есть только в крупных селениях, расположенных, на расстоянии пяти – семи дневных переходов. Все надо вырастить и обработать самим. А полей то нет, только склоны да небольшие естественные террасы. И вот этот, бедолага народ, тысячелетиями отвоевывает себе у гор право на существование. Практически все склоны покрыты искусственно сделанными, насыпными балкончиками – делянками шириной в 1,5 – 2 метра. По краям, из дерна, выложены бортики, чтобы задерживать дождевую воду.

Однажды, рядом с тропой мы увидали совершенно высохшего, ни то от возраста, ни то от постоянной и изнурительной борьбы с горами, гурха. Орудуя тяжелым ломом он выкорчевывал камни, сооружая очередное поле. Многие гурхи служили в армии в Европе. Наш вернулся на родину в начале шестидесятых годов. На его изможденном лице выделялись тонкие, абсолютно черные и длиннющие усы, лихо закрученные кверху. Служилые гурхи знают английский и стремятся поговорить с новыми людьми. Разговорившись, мы извинились, и попросили разрешения измерить площадь поля. Оказалось 1,5 квадратных метра! Вы только вдумайтесь, таким трудом, и всего полтора квадратных метра. А теперь вспомните, как распахивают наши поля, что делается по их краям? Сколько миллионов таких участков в 1,5 кв. метров ровной, хорошей земли (не наношенной на горбу) мы просто не замечаем. И уж будьте уверенны, у гурха, шерпа, таманга и других жителей этой страны, ни одно зернышко, выросшее на 1,5 кв. метрах, не будет втоптано в землю. Они твердо знают. что такое цена за труд.

Но я, кажется, увлекся. Не об этом просил меня рассказывать Венделовский.

Тот участок пути в базовый лагерь на леднике Ялунг, который мы прошли с Валей в оба конца, расположен ниже, чем тропа ведущая от Луклы к леднику Кхумбу пол Эверестом. Тропа здесь в значительно худшем состоянии, чем в Сало-Кхумбо. По ней ходят, главным образом, местные жители. Там же, в сезон восхождений по тропе непрерывно несут экспедиционные грузы и бредут толпы туристов со всего мира. В Сало-Кхумбо хорошо развит сервис (строго говоря, это слово надо бы взять в кавычки), здесь же ничего подобного нет. За 8 дней пребывания в районе, в разгар сезона, мы встретили только двух французов. Один из них полгода учил в Катманду непальский язык и теперь работает врачом в небольшом городишке на равнине.

Весь путь сплошные подъемы и спуски. Идешь долгие часы, до дрожи в коленках, вниз и вниз без перемен, а потом сразу и еще дольше, до седьмого пота, круто вверх и вверх. В таком режиме отрабатывали нормальный 7 – 8 часовой день и в дождь и в жару. Наши несли всего по 12 – 15 кг. груза (я и того меньше), а носильщики по 30 кг. экспедиционного и еще свои, правда жалкие, вещички. И за каждый такой день носильщик получал 50 рупий – по нашему примерно рубль семьдесят копеек. Вот так оценивается здесь тяжелый труд!

Когда днем было невыносимо жарко, мы вспоминал одно из первых описаний этого пути в книге Эванса. Англичане двигались лишь рано утром и во второй половине дня, а жаркие часы пережидали в тени. Мы же, по традиции, демонстрировали свое упорство, и не понять самим, чего в нас больше: привычки к неудобствам бытия или воспитанного поколениями (последними) желания любой ценой и скорее выполнить намеченный план. В данном случае план дневного перехода. Въедливое оказывается это стремление – даже здесь не в силах себя переломить.

По дороге встречаются яркие рододендровые кусты, но это совсем не те пышные, могучие заросли, которые раскинулись повсюду на пути от Луклы до монастыря Тьянбоче. Зато огромных деревьев в 3 – 4 обхвата, в здешних местах, множество.

В конце одного из последних дней пути, когда надо было уже подумывать о ночлеге, мы встретили очередного гурха. После коротких объяснений он повел нас, для устройства на ночлег, в ближайшее селение. В нем была школа. Их здесь сравнительно много. Нет, нет да увидишь вблизи или на дальних склонах, большие, под сверкающей жестяной крышей, здания с вытоптанной рядом площадкой, величиной с волейбольное поле. Об этих школах, поразивших меня сначала количеством, и хочу теперь рассказать. Но все по порядку!.

Гурх привел нас в довольно зажиточный дом, чистый и большой, но со множеством ни то жильцов, ни то гостей. Среди них молодой парнишка. Пока мы, не понимая причин происходящего оживления, тупо улыбались направо и налево, нас оказывается делили. Наконец обсуждения закончились: мы достались молодому парнишке, как оказалось потом – учителю местной школы. Восторги и радости его стали особенно эмоциональными, когда он узнал, что мы русские, а со слов Вали, что один из нас, к тому же, лидер (так здесь именуют руководителей) Эверестской экспедиции 1982 года. Странно, но он знал о ней, хотя вскоре выяснилось, что в своей жизни учитель не был ни только в Катманду, но даже в Биратнагаре. Самое крупное селение, которое он видел – его родной Таплиджунг.

Учитель стремительно вел нас куда-то вниз. Мы все дальше и дальше уходили от основной тропы, пока он наконец не привел нас к себе. Во дворе большого, и тоже густо населенного, дома он квартировал в … курятнике. Курятник небольшой, плетенный из прутьев, а потолок дощатый. Одной стены нет. Чтобы организовать учителю жилье курятник поделили плетеной перегородкой, отсутствующую стену заделал плетенной же дверью.

Площадь получившегося закутка не более четырех квадратных метров. Во второй половине квохчут куры, свалены корзины и всякий хлам. В помещении окна, естественно, нет– свет только сквозь щели; вдоль “куриной” стены стоит топчан. Подвешенная к потолку доска изображает полку, на ней светильник, фонарик и зубная щетка с мылом. Весь богатый гардероб учителя развешен на одной веревке – пара рубашек и штаны. Все остальное на нем. Но вот чего у него много, так это энтузиазма. Не успели мы с Валентином, потрясенные его жильем, усесться на топчан, как он достал из под него железный ящик из которого извлек два учебника. Один на непали, другой на английском (последний – его пособие), начал нам их показывать и рассказывать о школе. В дверях мигом образовалась толпа из любопытных зрителей. Нам бы поесть чего-нибудь или попить чаю, но где там! Мы с интересом узнали (улавливая только часть предназначенного нам повествования), что в школе учатся здесь четыре года. Каждый день по четыре часа. В каждой школе по два – три класса, но стабильных учеников немного. Утром мы зашли в школу. Внутри – это совсем не то, что блестящая крыша. Учатся стоя, доска (это в буквальном смысле слова – доска) – точнее две – три сколоченные в ряд не крашенные доски. Классы неопрятные, впечатление такое, что полуразрушенные. Но все эти дни, по утрам мы видели, как в эти школы издалека, сверху и снизу, тянутся цепочки учеников. И теперь, посмотрев все своими глазами и познакомившись с одним из носителей культуры, мы прониклись искренним уважением и к нему – этому совсем юному, бедному энтузиасту, который, наверняка, не понимает своего величия, и к детям, которым по четыре часа в день выпадает счастье учиться. И хотя бы на это время отвлечься от тяжелого труда, отнимающего у них по восемь остальных часов каждых суток.

Если бы это видели все, от кого в этом блистательном 20-м веке зависит распределение человеческого достояния. Стоимость одной ракеты отдай детям Непала (и других подобных мест мира) и их школы расцветут! Стоимость одного современного самолета – отдай, чтобы в этих школах (и подобных им) были настоящие учебные доски, чтобы их учителя не жили в курятниках и хоть раз в жизни увидели бы современный город. Чего стоит наша цивилизация, если на Земле еще так учатся многие дети и так живут многие учителя. Неужели цель цивилизации в том, чтобы уничтожить справедливость и сострадание, придать забвению стремление помочь себе подобным. Нужен ли человечеству стремительный бег вперед таких стран, как СССР, США, ФРГ и пр., если позади остаются на Земле такие места.

Но я опять заехал “не в ту степь”. Надо возвращаться!

Начало смеркаться, толпа зевак поредела. Две молодые матери, закончив, наконец, дневные работы, сели передохнуть на глиняный пол у входа в опрятный, снаружи побеленный дом. Яркая оранжевая полоса по низу стен одевает дом в нарядную юбочку. Женщины сосредоточенно что-то ищут в головах у своих детей. И даже сгущающиеся сумерки не мешает их высокопроизводительному труду.

Не выдержав голода, мы заговорили о еде. Лангми (наш носильщик), посоветовавшись с учителем, начал нам что-то громко и энергично говорить. Английского явно не хватало. Мы ничего не поняли, но уловили произнесенное несколько раз “ко-ко, ко-ко”. Думая, что речь идет о куриных яйцах, которые были накануне, мы согласно закивали головами и произнесли всеми понимаемое – “О * кей, О * кей”. Они удалились. Минут через 15, когда я уже начал дремать, компания появилась и начала требовать 50 рупий. Что-то слишком дорогие яйца! Но Валя сказал свое любимое: “чудесно”, “О * кей”, достал из пояса купюру и отдал. Еще через 15 минут нам принесли большую живую курицу. Что нам оставалось делать? Мы вновь сказали – “О * кей”, а Валя добавил – “чудесно”!

В полной темноте, еще через час, нам в курятник принесли жаркое. Я явно видел, что живой была курица, а теперь явно почувствовал, что в жарком она превратилась в жилистого петуха. Я ни кого не подозреваю в обмане – дело, наверное, в том, что и курицам тяжело бегать по склонам. А перца было столько, что большая часть этой птицы досталась хозяйским собакам, которые, как и их владельцы, наверное, очень любят острое.

Спать мы легли поздно ночью. Лангми и хозяин – учитель на циновках, постеленных для этого на земляной пол. Мы с Валей – на топчане. Венделовский у стены. Он могуч, и я боялся, что он столкнет меня ночью на учителя. Оказалось, я сильнее, и Валя, сдвинув стенку, чуть не задавил соседей – кур. Спали мы на удивление хорошо и когда я ночью вставал и выбирался из нашего закутка, учитель уютно сопел и по-детски чмокал губами.

Осталось рассказать еще о потрясшей меня больнице, которую мы увидели сегодня в Таплиджунге. Но на этом месте Вале, к счастью, потребовалось сменить кассету и воспользовавшись случаем, я закончил говорить о наиболее ярких впечатлениях последних дней. Гроза продолжалась. Казалось невероятным, что утром прилетит самолет, и мне надо будет покинуть Гималаи, наверное, навсегда.

Г) Почему Канченджанга?

Начало этой истории известно многим. В разгаре май 1982 года. До предела уставшие, счастливые успехом, но еще до конца не осознавшие происшедшего, мы уходим из базового лагеря под Эверестом. Почти два месяца, проведенные на леднике, на высотах более 5300 метров, не говоря уже о пережитом восходителями, сформировали единое желание: по пути вниз сделать дневку в лесу, на берегу реки. Нужно было, наконец. полностью расслабиться и перевести дух.

Так и сделали. Выбрали удобное место и “закейфовали”. Вечером, впервые в нашей экспедиционной жизни, костер. В перерыве между песнями у меня вырвался не запланированный вопрос: – “куда же в следующий раз?”- Сначала вопрос показался неуместным – Эверест еще полностью владел нами. Но он вырвался, и это стало началом нового этапа.

Не помню кем, но первая вершина которая была названа, это Канчинджанга…

У меня к этой вершине давнее теплое чувство, я считаю ее как бы своей, семейной вершиной. Поэтому, если не я произнес это имя первым, то уж наверняка сразу поддержал эту идею. Там же прозвучало и альтернативное предложение: южная стена Лходзе. По-моему оно принадлежало Анатолию Георгиевичу Овчинникову.

Сделаю отступление и поясню, чем вызвано мое особое отношение к Канченджанги. В середине 60-ых годов, когда я и не мечтал об участии в Гималайских экспедициях, моя дочка мечтала об эрдельтерьере и мы завели щенка. Родословная требовала, чтобы имя начиналось с буквы "К". В семье была традиция, называть собак по имени горных районов или вершин. Так появился маленький, всеми нами полюбившийся, Канчинджанга или сокращенно “Канчи”.

Ну, а если серьезно, то дело в том, что после Эвереста нужна была достойная цель, безусловно, представляющая крупную проблемную задачу в альпинизме.

Массив Канчинджанги, по высоте третий в мире, состоит из пяти отдельных вершин, четыре из которых. восьмитысячники: Южная – 8476 метров над уровнем моря, Центральная – 8482, Главная – 8586 и Западная – 8505. Так вот, совершить траверс этих вершин, т.е. без спуска на ледник, последовательно пройти все четыре вершины – это, безусловно, проблемная задача и с технической и с тактической точек зрения.

Мы еще вернемся к проблеме траверса “Канчи”. Но сначала немного о Лходзе.

Лходзе ближайший сосед Эвереста. С перемычки между этими вершинами и было совершено первое восхождение на высшую точку Земли. Высота Лходзе 8516 метров, она занимает, по этому показателю, четвертое место вслед за Каченджангой. В массиве Лходзе две вершины, вторая – Лходзе-Шар имеет высоту 8400 метров. На Лходзе было сравнительно много восхождений, главным образом со стороны Эвереста. Проблема Лходзе – это ее южная и юго-западная стены. Эти почти двухкилометровые, почти отвесные скальные склоны еще ни кому не подчинились.

Вот такие, совсем разные, но обе интереснейшие проблемы обсуждались в связи со следующим после Эвереста шагом.

Окончательный выбор принадлежал не нам. Как часто у нас водится, после возвращения в Москву было потеряно много времени (несколько лет) на получение санкций руководства. А именно, разрешения на посылку официального запроса в Непал. Были запрошены оба варианта, точнее тот, который будет свободен раньше.

Оказалось, что до 1989 года все названные нами варианты – исключены, а в 1989 свободны лишь четыре пика Канченджанги. Это не означает, что кто-либо запросил раньше нас точно такие же маршруты. Достаточно было заявить хотя бы одну из вершин “Канчи” или Лходзе по любому пути. По вполне разумным правилам Непала на одной вершине не может одновременно работать две экспедиции, особенно, если одна из них решает сложную задачу.

Итак, выбор был сделан в пользу нашей первой идеи.

Какой вариант траверса Канчинджанги предпочтительнее и почему? Естественно их только два: с подъемом на Южную вершину и спуском с Западной или в обратном направлении. Мои симпатии целиком и полностью за тем, который начинается с подъема на Южную по западному гребню, причем с нижней его точки – с седла Талунг. Это наиболее естественный путь, обладающий удивительной притягательной силой.

Первоначально все, кто собирался или поднимался на Южную “Канчи”, стремились к седлу Талунг, но неизменно отказывались от этого пути. Потом и вовсе об этом варианте перестали говорить. Связано это либо с технической сложностью либо с объективной опасностью маршрута. Если первое, то надо самим оценить эту сложность и сделать выбор.

Удастся подняться на Южную, пройдя весь гребень и завершить полный траверс, и проблема будет не просто решена, а решена красиво. Можно сказать, что в этом случае восходителям будет засчитана чистая победа, а не победа по очкам.

Однако окончательное решение будет за руководством экспедиции. Оно, прежде всего, зависит от результатов разведки, ради которой, мы сейчас здесь, в Непале и ради которой, ловя редкие окна хорошей погоды, часть нашей группы сейчас работает на леднике Ялунг у подножья священной горы.

Надо возможно полнее отснять маршрут, выяснить возможность выхода на седло Талунг и оценить предстоящие на этом пути трудности. Желательно подняться под западные склоны массива и оценить сложность выхода на перемычки между Главной и Западной и Главной и Центральной вершинами. Одним словом нужна хорошая разведка района. Все полученные при этом сведения должны помочь при разработке плана проведения экспедиции и непосредственно траверса.

Когда готовилась Эверестская экспедиция, в этой интереснейшей работе (моделирование предстоящих событий), мне больше всего помогал Валентин Иванов. Теперь ее предстоит выполнить, главным образом, Валентину Андреевичу Иванову – старшему тренеру будущей экспедиции. Конечно, как и прежде, все этапы и детали разработок будут обсуждаться тренерским Советом и участниками предстоящего траверса

Сейчас в Непале нам предстоит решить и многие организационные задачи.

Я не бы в Непале 5 лет, за это время изменилось здесь многое, в том числе и в условиях проведения экспедиций. Неизменны, пожалуй, лишь невозмутимые коровы и быки, спокойно лежащие, как среди шумных и пыльных, забитых машинами, рикшами и людьми, улицах Катманду, так и на взлетных полосах высокогорных “аэродромов”.

3. Разное

3.1. Курьезы

а) Здесь тебя съели, горный козел

Лето 1946 года. На Кавказе, на Домбайской поляне, впервые после окончания войны, возобновил работу альпинистский лагерь ДСО “Наука”. Условия жизни в лагере предельно скромные. На восхождения, в качестве продуктов питания, выдают, в основном, капусту и яйцо.

В лагерь, для тренировок на снежных склонах вершины Софруджу, приехала команда горнолыжников “Науки”. Нас четверо: В. Гипенрейтор (тренер) и участники, Ю. Шевердяев, Н. Делоне и Е. Тамм.

Вечером, в день нашего приезда, в лагере переполох: из района Софруджинского перевала кто-то подал сигнал бедствия. За одну минуту, с интервалом 10 секунд, в небо взвились шесть ракет. И хотя лагерных групп на восхождении не было, в район бедствия сразу же вышел спасательный отряд. К утру отряд вернулся. Оказалось, что на софруджинском плато работала группа геологов. Завершив работы, они бурно отмечали это событие, и палили в небо оставшиеся ракеты, не осознавая, что посылают сигнал бедствия. Извинившись за содеянное и стремясь как-то отблагодарить альпинистов за заботу, они подарили лагерю тушу тура – убитого ими горного козла. Измученные ночным броском спасатели подарок приняли, но были уже не в силах нести тушу в лагерь.

Утром искали добровольцев для транспортировки козла. Вызвалась наша группа.

Через пару суток в лагере наконец – то “обжорный” день – суп и второе из козлятины. В честь этого события Ю.Шевердяев сочинил стихи:

Здесь тебя съели, горный козел
Был ты отважен, бодлив и зол.
Пуля убила тебя неизвестная,
Царство тебе небесное.

По моренам, снегам и горам
Тушу твою команда несла:
Делоне, Шевердяев и Тамм
Три отважных, упорных осла.

Мощно работали жадные руки,
Чавкали рты альпинистов “Науки”
Прямо без соли, без хлеба, без лука
Мигом сожрала козла наука.

Только оставив потомству рога.
Тем кому память о них дорога
Шляпу, прохожий, почтительно скинь
Праху козла Аминь … Аминь!

Эти стихи были написаны красками на большой металлической доске и вместе с рогами повешены на огромной ели, около которой каждое утро выстраивался на линейку весь лагерь. В те годы, в штате руководителей лагерей, обязательно был замполит – зам. начальника лагеря по политической работе. В тот год им был доцент физфака МГУ, конечно же коммунист, кажется по фамилии Фомин. И вот он то страшно возмутился, прочитав стихи на доске и увидав в них политическую подоплеку. Как это, кричал он, фамилии известных советских ученых – Тамма и Делоне – рифмуются с ослом!

Объяснить ему, что это всего лишь шутка, и что это не те Тамм и Делоне, не удалось. Доску сняли.

На следующее утро она опять была на месте (на линейке). Мы – горнолыжники – к этому уже не имели отношения. Доску вернули на место участники лагеря – альпинисты. Фомин ее опять снял. Так продолжалось несколько дней, пока замполит не применил революционные методы – не утопил доску в реке.

б) Вечерние кошмары

Зима 1960 года. Домбайская поляна на западном Кавказе. Наша группа Спортивного клуба Академии наук готовится к первому зимнему траверсу массива Домбай-Ульген. Нас, “академиков” в группе траверсантов, шесть человек. Неожиданно у Вили Смита серьезно разболелся зуб – десну “разнесло”. Врач, после длительных уговоров, все же разрешил ему выход, но при условии, что ежедневно ему будут делать инъекции антибиотика. В группе еще ни кто, ни когда уколов не делал (это был удел Мики Бонгарда, но он в траверсе не участвовал). Пришлось согласиться мне.

Первая ночевка под Домбайским перевалом, в снежной пещере. Перед сном, когда все дела были завершены, наступило время делать инъекцию. Шприц “заряжен”, надо торопиться – в пещере холодно. Все давно в спальных мешках. Виля вылезает из теплого логова, и вот передо мной розовая, девственная ягодица. Глубоко вздохнув, приставляю иглу к намеченному месту и начинаю медленно давить. Ягодица девственная, но кожа крепкая! Уже образовалась довольно глубокая воронка, а игла никак не хочет ее проткнуть. Вильям мужественно сопит, но молчит. Я давлю. И, наконец … – победа! Шкура проткнута! Я в холодном поту.

И так в течение почти недели. Каждый вечер перед сном, в тесной палатке (шестеро в четырехместной) для меня начинались испытания. А Виля все время послушно заголялся, ягодица уже не выглядела девственной, но он молчал. Вот это выдержка!

Говорят, надо сначала тренироваться на подушке. Наверное, это так. У меня “подушкой” был Виля!

в) Посол Советского Союза

Экспедиция “Эверест – 82 “. Катманду. День вылета последней группы (и меня в ее числе), на местном самолете, в Луклу. Оттуда уже пешком до Базового лагеря.

Последние дни и часы в Катманду страшно загружены – занят буквально днем и ночью. Надо все предусмотреть, договориться, уладить. Почти каждый день бывал в посольстве у посла А. Х. Визирова (потом, первого секретаря ЦК компартии Азербайджана). Особых дел в этой стране у посольства нет, и наша экспедиция для посла, наконец-то, возможность себя проявить.

Накануне отлета был последний раз у Визирова, все, что надо обговорили и попрощались. И вдруг, за час до вылета – а я еще не сложил вещи – посол присылает за мной машину и просит приехать. Приезжаю, и застаю у него представителя Спорткомитета – Э.А. Калимулина. По моим расчетам, он давно уже должен быть в аэропорту. Визиров серьезен и сосредоточен. Не обращая внимания на то, что мы “как на иголках”, он неторопливо приглашает нас в соседнюю комнату, о существовании которой я и не подозревал. Здесь оказался огромный (несколько метров в диаметре) шар – комната из плексиглаза с двойными стенками. Внутри стол и несколько стульев. По всему видно, что это не прослушиваемое помещение. Открыв двери, мы залезли в этот шар. Я решил, что дома, в Союзе, случилось что – то неординарное- умер Первый человек или началась третья мировая война. Уселись. Визиров серьезно и проникновенно напомнил нам, что 1982 год – год 60-летия образования СССР. Поэтому, обратился он уже лично ко мне, нам – бы хотелось, чтобы в честь этой даты на вершину Земли поднялись альпинисты всех Республик, представленных в Вашей экспедиции. И это все, аудиенция закончилась. Огромным усилием воли я сдержал рвущиеся эмоции и еле дождался, пока открывали дверь.

Читатель, надеюсь, понимает, что “массовость” нашего восхождения – впервые на вершину поднялось 11 человек, участников одной экспедиции – не связана с этой директивой посла.

г) Больной зуб и средство от кашля

Экспедиция “Эверест – 82”. Базовый лагерь на леднике Кхумбу. В нашей экспедиции, как это обычно бывает в Гималаях, немало шерпов (народность, живущая в этом районе страны). Они выполняют вспомогательные работы на маршруте и в лагере.

И вот, у одного из наших кухонных работников разболелся зуб. Он долго терпел, но наконец, обратился к врачу экспедиции – Свету Петровичу Орловскому – на редкость опытному врачу, веселому и остроумному человеку. Это был вообще первый в жизни Наванга (так звали шерпа) контакт с врачом. Орловский был готов ко всему, и удалил у Наванга больной зуб. Это произошло утром, а в обед все обратили внимание на то, что вопреки строгим обычаям, принятым во всех гималайских экспедициях (и в том числе у нас), Наванг обслужил сначала не начальника экспедиции, а врача. После обеда кто-то поинтересовался у Света, в чем дело? На это Свет серьезно ответил: – “Я сказал Навангу, что если он не будет обслуживать меня первым, то я вставлю ему больной зуб на место”.

После первых же выходов на обработку маршрута и на заброски, участники восхождений, возвращаясь в Базовый лагерь, жаловались Свету Петровичу на мучивший их сильный кашель. Это было следствием глубоко, учащенного дыхания сухим морозным воздухом. Помочь, в данном случае, было нечем. Когда жалобы становились слишком назойливыми, Свет предлагал принять слабительное. На недоуменные вопросы он отвечал: – “Будете бояться кашлять”

д) Почему альпинисту надо уметь петь

На сложных восхождениях, особенно “стенных”, нередко серьезной проблемой становится устройство площадки для установки палатки (на ночевке). Часто приходится выкладывать ее из камней в таком месте, где нельзя снять самостраховку – ты все время остаешься пристегнутым к страховочной веревке. В таких местах, когда палатка, наконец, установлена, веревка, через окно и вход, остается протянутой под коньком, а альпинисты пристегнуты к ней. Если надо выйти из палатки, то практически нельзя сделать шага в сторону. В лучшем случае можно ее обойти (обойти, а не отойти!). Это не вызывает особых осложнений, когда группа однородна. А если в группе женщина?! Что делать, например, знаменитой абалаковской группе, в которой ходила Валя Чередова – жена Виталия Михайловича! Когда, в таких условиях, Валя вылезала из палатки, внутри, невольно, воцарялась тишина, прекращались все разговоры и обсуждения. Но вот снаружи доносилось: – “Виталий, начинай!” –. И бедный Вит. Мих., который не умел и не любил петь, мрачно и громко начинал бубнить слова одной единственной песни, которую знал. Во всяком случае, говорят, что за много лет совместного хождения в горах, члены этой знаменитой спартаковской команды, ни разу не слыхали от него исполнения другой песни.

е) Уголовники

Мы возвращались с Алтая, из удивительно красивого Шавлинского ущелья. Было сделано 11 первовосхождений на вершины, которым мы присвоили названия и среди них такие, как “Красавица” и “Сказка”. И это не было преувеличением!

Мы – это экспедиция Спортклуба Академии наук. Завершив двухдневный переход с караваном, пересели (перелезли – это будет точнее) в кузов грузовика и поехали по тракту на Бийск.

Картина была красочная. Поверх рюкзаков и экспедиционного барахла, тесно прижавшись друг к другу, сидели заросшие щетиной, лысые (натурально лысые и подстриженные под “нуль”), запыленные, с облупленными носам, в выгоревших ковбойках и майках – “академики”. Не лучше выглядел и самый старший и уважаемый из нас, известный альпинист, Борис Арнольдович Гарф. Дорога проходила по голой степи, селений близко не было. И вдруг, на шоссе голосует женщина с огромным рюкзаком. Машина остановилась и мы узнали в голосовавшей Короткову – известную нам горную туристку, одиночницу. По нашим понятиям, она была “слегка с приветом”. Увидав, единственно знакомого ей, человека – Гарфа, она обрадовалась и попросила подбросить ее до Бийска. Забрав ее, тронулись дальше.

В том году мы увлекались песнями из уголовного репертуара, такими, как “Квадратик неба синего”, “Кирпичный завод” и т.п. С хорошим настроением сидя в кузове и не жалея голосов, мы пели одну песню за другой. Минут через 30—40 Короткова неожиданно попросила остановить машину. Мы удивились: ни кусточка кругом, спрятаться негде. А она вылезла с рюкзаком и бросила с укоризной Борису Арнольдовичу: – “Гарф, как Вы могли связаться с такими уголовниками!” – Дружный хохот был ей ответом.

Но она не шутила и быстро пошла прочь от машины. Убеждать ее в нашей невинности ни кто не стал. Только машина тронулась, мы с наслаждением запели очередную арестантскую песню.

ж) “Начальник, шайбу!”

Еще раз об экспедиции Эверест – 82. Базовый лагерь экспедиции в верховьях ледника Кхумбу. Это последнее место на пути к Эвересту, куда доходяттуристы со всего Света, совершающие “трекинг” в районе Сало-Кхумбо. Многие, недооценив свои силы, добираются до лагеря “на последнем издыхании” – им требуется срочная помощь экспедиционного врача. Многие страдают от горной болезни.

Как то среди этого потока гостей оказался фотокорреспондент из Чехословакии. Он шел к нам целенаправленно и попросил разрешения фотографировать. Я не возражал. Благодарный фотограф рассказал, что повсюду на тропе (имеется в виду пятидневный путь от Луклы до лагеря) много говорят о необычайном гостеприимстве, радушии и щедрости русских Эти слухи, сказал он, дошли уже до Катманду и надо ожидать, что поток паломников к нам возрастет. Кроме того, добавил фотограф, говорят, что русским только для доставки в лагерь водки, потребовалось 40 носильщиков!

Вот так то, у нас, у русских, все с размахом!!

На самом деле водки не было. Был спирт. Но он составил лишь малую долю груза одного носильщика. Спирт был запаян в плоских, жестяных банках, напоминающих хоккейную шайбу. Изредка, по большим праздникам или в особо торжественных случаях, в кают- компании раздавались настойчивые и дружные возгласы: –“Начальник, шайбу!” – И начальник “вбрасывал” шайбу в игру. Обычно хватало одной на всех.

3.2. Дарджилинг. В гостях у Н. Тенсинга (1985 год)

В 1985 году, в Индии, в Дарджилинге проводился 3-ий Международный конгресс, посвященный проблема развития альпинизма и туризма в Гималаях. Меня с Э.В. Мысловксм – в то время председателем Федерации альпинизма СССР – пригласили принять участие в работе Конгресса.

Приглашение нашей делегации на этот форум и просьба сделать там доклад о советской экспедиции на Эверест 1982 года, отражают высокую оценку результатов экспедиции и понимание, что за ней последуют новые, нацеленные на решение не менее сложных (проблемных) задач. Этот вопрос подробно обсуждался нами в заметке “Почему Канчиджанга?”..Наша заявка на траверс пяти вершин Канчинджанги была принята только на 1989 год. Это означало, что практически полностью будет потеряна, очень важная для успеха дела, преемственность между 1-й и 2-й гималайскими экспедициями. Поэтому, выезжая на Конгресс в Индию, мы надеялись обсудить там с представителями Министерства туризма Непала возможности переноса срока проведения нашей экспедиции на более раннее время. Конгресс проходил в Дарджилинге – городе, о котром знают и где мечтают побывать, наверное, все альпинисты мира. Это город Норгея Тенсинга – здесь он поселился после того, как в 1953 году, вместе с Эдмундом Хиллари, они стали первыми людьми поднявшимися на высотный полюс планеты. (До этого, начиная с 1922 года, было предпринято 12 безуспешных попыток, многие из которых закончились трагически). Здесь, в Дарджилинге, после покорения Эвереста, Джавахарлал Неру основал Гималайский институт альпинизма. Его первым директором и стал Н. Тенсинг.

Город находится в западной Бенгалии. Его название происходит от слов “Дорджи” – имя собственное и “Линг”, что можно перевести, как “место нахождение Дорджи” – религиозного персонажа, приносящего неожиданные бедствия в виде ударов молний.

Все улочки этого города расположены одна под другой и застроены, тесно прижатыми к склонам, двух и трех этажными домами. Улочки так узки, что часто кажется. будто бы они проложены по плоским крышам домов нижнего яруса. В то же время, ни мало особняков, особенно на окраинах города. И все это живописно раскинулось амфитеатром по крутым склонам зеленого хребта в предгорьях Гималаев. Внизу неширокая долина. Кругом знаменитые чайные плантации. В город, из равнинной части штата, ведет единственная автодорога, которая на всем 80-ти километровом протяжении серпантинами вьется по крутым склонам. Дорога ухоженная, но очень узкая и рядом, практически на том же полотне, уместилась крохотная узкоколейка. Сначала мы решили, что это старая, заброшенная “железка” времен колониального прошлого и были очень удивлены, увидав внизу, на одном из серпантинов, отчаянно дымящий, кукольный паровозик с четырьмя вагонами. Потом нам частенько встречались по дороге эти удивительные составы, буквально обвешенные пассажирами – огнедышащие сороконожки, медленно и натужно карабкающиеся по склонам.

В Дарджилинге много колледжей и школ, есть свой университет. Хорошие зоологический и ботанический сады. Много гостиниц и домов туриста.

В дни нашего пребывания в нем, город жил Конгрессом. Было видно, что это большое событие в жизни ни только Дарджилинга, а всей западной Бенгалии. На открытии Конгресса присутствовали и приветствовали его участников премьер-министр правительства штата, министр правительства Сиккима, официальные лица правительства Индии.

Для участия в нем прибыли известные альпинисты и руководители национальных федераций многих стран. Особенно представительными были делегации Японии, Великобритании, США и, конечно Индии и Непала. Среди наиболее известных и активных участников надо назвать Эдмунда Хиллари, японку – первую женщину поднявшуюся на Эверест – обаятельную Юнко Табей, англичанина Дага Сккота – популярного сейчас в Гималаях альпиниста. Из индусов хочу выделить директора гималайского института альпинизма, руководителя эверестской экспедиции 1984 года Д. Кхуллара и одного из первых индусов, поднявшихся на Эверест, доктора Х.П.С. Алувалия. Его книга “Выше Эвереста”, об экспедиции 1965 года недавно издана на русском языке.

Безусловно, наряду с Э. Хиллари, наиболее популярным, но чуть менее активным был Н. Тенсинг. Мы не знали, что он сейчас в Дарджилинге и совершенно неожиданно столкнулись с ним, еще до начала заседаний, зайдя познакомиться с гималайским институтом альпинизма. Но о встречах и беседах с Тенсингом чуть позже. Сейчас остановлюсь на наиболее интересных, на мой взгляд, вопросах обсуждавшихся на конгрессе.

Во – первых, это проблемы, связанные с тактикой восхождений в Гималаях. Самым ярким здесь был доклад Д. Скотта “Альпийский стиль восхождений в Гималаях”. Обсуждались преимущества проведения технически сложных восхождений малочисленными экспедициями, т.е. легкими группами без предварительной обработки маршрута. Речь шла главным образом не о восьмитысячниках и поэтому все, что говорил докладчик было близко и понятно нам. Именно в таком стиле у нас давно совершаются восхождения в высотно-техническом классе на Памире и на Тянь-Шане. Правда, докладчиком были показаны моменты восхождения по участкам, безусловно, предельной сложности, доступные лишь немногим командам.

Большой резонанс вызвало наше сообщение, посвященное, в основном, техническим характеристикам маршрута 1982 года, описанию выбранной нами тактики и ее реализации. Подводя итоги заседания, на котором был мой доклад, Э. Хиллари – он вел это заседание – подчеркнул, что, по его мнению, маршрут советской экспедиции остается пока сложнейшим на Эвересте, а сама экспедиция остается образцом хорошей и продуманной организации восхождений такого класса. При этом он держал в руках, подаренную ему Мысловским книгу “Эверест – 82”, показал ее залу и высказал единственное критическое замечание, что книга издана пока только на русском языке.

Второй вопрос, который хотелось бы выделить, относиться к проблеме поддержки шерпов. Основным докладчиком здесь был Э. Хиллари – человек, который значительную часть своей жизни посвящает вопросам улучшения уровня жизни шерпов. Речь шла о том, что могут сделать туристские компании, как частные, так и государственные и экспедиции для улучшения медицинского обслуживания местного населения, для обучения шерпов навыкам альпинизма в специальных школах, на курсах и т. д. Упоминалось и о желательности приглашения шерпов в альп. школы других стран.

Большое внимание было уделено экологической проблеме: сохранению природы и животного мира Гималаев в условиях огромного наплыва туристов и альпинистов. Вопрос этот имеет безусловно международное значение и актуален не только для этого района. Не буду здесь подробно останавливаться на рекомендациях, принятых в связи с этим в Дарджилинге. Хочу только подчеркнуть, что за последние годы в наших горах, особенно на Кавказе, ведется эффективная работа по охране природы, работа в которой активное участие принимают альпинистские лагери. В стороне от нее не должны оставаться ни официальные, ни самодеятельные туристские и альпинистские группы. В любой ситуации они должны действовать так, чтобы не наносить урона одному из ценнейших достаяний человечества (К великому сожалению, с начала 21 века, всякая деятельность по охране горной природы у нас в стране прекратилась).

Вернусь теперь к встрече с Н.Тенсингом. Ни я, ни Э.В.Мысловский не были с ним знакомы лично. Оба мы, конечно, были на встречах, которые проводились, когда в пятидесятых годах Тенсинг посещал Советский Союз. Теперь же, буквально столкнувшись с ним в институте альпинизма, мы были поражены с какой теплотой и сердечностью он отнесся к нам. Разговаривали мы так, как будто давно и хорошо знали друг друга. Тенсинг пригласил нас на один из вечеров, на ужин, к себе домой.

Дом Тенсинга помечен на схеме города и внесен в список его достопримечательностей. И тем не менее, мы боялись, что в темноте не найдем его. Однако хозяин все предусмотрел. В назначенный вечер, после окончания заседаний, один из сотрудников института, ждал нас с машиной. Проехали полутемный, шумный вечером, центр города и остановились на одной из обычных узких улочек. К третьему этажу дома вела крутая лестница, проложенная прямо по скалистому склону. Она выводила на открытую веранду, с которой открывался вид на лежащий внизу город и улицы уже затянутые вечерними облаками. В двух небольших комнатах верхнего этажа собралось нас человек 12. Здесь были Хиллари с женой и сыном – довольно известным уже альпинистом, Ю. Табей, Д. Сккот и др. Познакомились мы и с сыном Тенсинга, который недавно закончил учебу в Европе и теперь, вместе с родителями, организует небольшую частную туристскую, фирму. Семейство Тенсингов было исключительно радушным и внимательным. Мы подарили хозяину дома книгу об экспедиции и она надолго привлекла всеобщее внимание. Из разговоров выяснилось, что Ю. Табей этим летом приедет в наш международный лагерь на Памире и хотела бы совершить восхождение на три семитысячника! Невольно зашел разговор о замечательной возможности, которую открыли международные лагери на Памире, Тянь-Шане и Кавказе для иностранных альпинистов. Шли оживленные и светские и чисто профессиональные (альпинистские) разговоры.

Вообще, вечер проведенный в доме Тенсинга – одно из наиболее ярких впечатлений от поездки в Дарджилинг.

В последний день работы конгресса, состоялись наши переговоры с представителем Министерства туризма Непала, хорошо нам знакомым, господином Шарма. Он понял наши пожелания и обещал сразу же, вернувшись в Катманду, еще раз проанализировать заявки на Канчинджангу. И если появится возможность, сдвинуть нашу экспедицию на более ранний срок.

3. 3. Спортивный клуб Академии наук СССР

СКАН был создан в середине пятидесятых годов. Первым председателем Клуба стал акадмик, В.А.Кирилин. Строго говоря, СКАН это спортивный клуб Московских организаций Академии. Альпинистская секция при клубе была образована в 1955 году. Ее организатором и первым председателем стал Е. Тамм. Наибольшая активность в спортивной жизни секции приходится на период 1956 – 1972 годов. Ниже приведены горные районы и основные восхождения альпинистов СКАН, сделанные в ряде сезонов, относящихся к этому периоду.

Для альпинистов клуба было характерным стремление проводить спортивные сборы и экспедиции в новых, еще не освоенных, с точки зрения альпинизма, районах и совершать восхождения (в “старых” районах) по новым маршрутам. Так в 1956 году была организована экспедиция на Алтай, в район Шавлинского озера. Этот изумительный, по красоте и набору вершин, район до этого еще не посещался альпинистами. Было совершено 11 первовосхождений, в том числе несколько 4 и 5 категорий трудности.

Сезон 1957 года – Памир, верховья ледника Федченко, первопрохождение маршрута на пик им. “26 Бакинских комиссаров” (третье место в чемпионате страны и бронзовые медали).

Сезоны 1958 – 59 годов – Кавказ, Безенгийское ущелье. Помимо восхождений на основные вершины района, две неудачные попытки (прерваны из за непогоды) впервые пройти северную стену Крумкола.

Сезон 1960 года, лето – вновь верховья ледника Федченко. Первопрохождение маршрута на “пик Фикера”. Руководитель экспедиции и восхождения В.А.Смит.

Зима 1960 г. – впервые зимний траверс массива Домбай-Ульгена. Были пройдены три из четырех вершин. Траверс пришлось прервать из за спасательных работ. Произошла трагедия в группе, следовавшей за номи с двухдневным разрывом.

Сезон 1961 года – Памир, верховья ледника “Бивуачный”. Первопрохождение маршрута на пик Коммунизма (первое место в чемпионате страны по классу высотных восхождений и золотые медали).

Сезон 1962 и 63 годов – Кавказ. Летом 1963 года “академики” играли роль “подопытных кроликов” в исследованиях на склонах и вершине Эльбруса, проводимых Институтом Медико-Биологических проблем.

Лето 1964 года – первое крупное альпинистское мероприятие на леднике Северный Иныльчек на Тянь-Шане. Первовосхождение на пик Хан-Тенгри с севера (первое место в чемпионате страны в класе высотных восхождений и золотые медали).

В 1965 году – Кавказ, а в 1966 г. вновь Памир и восхождение на пик Е.Корженевской.

1967 и 1968 года – сборы на Кавказе, соответственно в Безинги и Дигории.

В последующие пять лет, по поручению отдела альпинизма Спорткомитета СССР, СКАН проводил сборы в ряде районов Памира и Тянь-Шаня с целью проверки категорий трудности маршрутов (в основном 4 и 5 к.т.). Так в 1969 году это были Фанские горы на Памире, в 197О г. район Каракола на Тянь-Шане, а в 1971 и 72 годах район Матча, снова на Памире.

В 1971 году при спуске с пикак “25-летия ПНР”, восхождение проводлось с целью проверки категории трудности (5-б или 6 к.т.?), трагически погибла связка О. Куликов – М. Бонгард (подробнее об этом в разделе 1 – 3).

1975 год, группа СКАН,овцев, (нас 5 человек) работала летом, в качестве техников—альпинистов, в геологической партии на Новой Земле, в горах, в районе пролива Маточкин Шар.

Я убежден, что одна из наиболее притягательных особенностей альпинизма, это его коллективизм За годы совмесных восхождений, благодаря сопереживаниям,как трудностей и опасностей, так и прелестейи общения с первозданной (горной) природой, складывается семья близких, воисстину родных друзей – единомышленников. Настоящие друзья – это великий, ни с чем не сравнимый, дар Природы, который надо тщательно беречь.

Мы долгие годы “ходили” вместе в горах и все эти годы были вместе и вне гор. За это время потеряно уже много друзей – таков уж этот спорт – альпинизм. Да и годы эти уже длинные. Они, сами по себе, проряжают наши ряды. И мы помним о потерях всегда, а не только за столом во время третьего тоста.

Кто то из нас вошел в семью изначально, кто то позже, это не имеет ни какого значения. Просто года рождения у нас разные. И это естественно, одни Скановцы, другие – Сканята. Мне бы очень хотелось, чтобы в “Записках” были отражены все из нас. В них нет, например, ни слова о ярких и обаятельных супругах Борисе (Боб!) и Наташе Горячихах. Боб играет особую роль в нашей семье благодаря необыкновенной (от бога) порядочности и утонченному чувству товарищества. Вскользь упомянут Андрей Сималин – наш литературный интеллектуал и милейший человек К сожалению потерялись такие коренники, как Лев Калачев и Игорек Мильштейн. Только упомянуты Дима Дубинин и Коля Алхутов. Невольно задумываешся об отдельных “Записках”, посвященных всем члеам семьи и, главное, нашим женщинам, о которых выше не было ни слова. И это не справедливо.(я не говорю сейчас о наших женах), ведь Валя Горячева – хранительница традиций, Раечка Затрутина, Ира Руднева, чье песенное наследие бесценно, были с нами всегда Но это отдельный разговор.

Закончить мне хочется текстом песни “Друзьям альпинистам”, сочиненной только что упомянутой И. Рудневой:

Ушло наше время по синей лыжне,
По горным тропинкам, по пыльным проселкам
И соль выступала порой на спине,
И все-таки было то время веселым.

Мы пели не в лад и острили, кто мог,
И нежность свою не доверили строкам,
И не был в чести ни венец, ни венок,
И все-таки было то время высоким.

Мы шли на закат, как уходят на взлет,
И числили рядом навечно ушедших
И ветры смирялись, и плавился лед
Мечтой сумашедшей, мечтой сумашедших.

И если беда выставляла рога
И мчалась навстречу со злобою бычьей
Победа была не куском пирога,
А кровной сестрой матадорсой добычи.

Приходит признанийне непрошеных срок:
Присягой на верность той солнечной лиге
Запретная нежость звучи между строк —
Зачитанных строк недочитанной книги.

<< Назад